Если я высунусь подальше, смогу все это увидеть… Но тут со стены упал еще один камень.

Времени нет.

Но я заметила кое-что еще…

Ага! Невидимая с того места, где я сейчас стою, спрятанная за каменной стеной трансепта, изгибается тропинка. Она вьется по кладбищу от памятника к памятнику и заканчивается у двери церкви.

На фотографии четко видна скрючившаяся темная фигура на сером фоне гравия.

Плетеное инвалидное кресло!

И не просто инвалидное кресло, но пустое инвалидное кресло!

А между могильными камнями прячется Поппи Мандрил, которую ни с кем не перепутаешь. Даже с высоты полета воздушного змея можно узнать ее куртку и узел седых волос.

Притаившись за памятником, она наблюдает, как мы вытаскиваем из воды тело Орландо Уайтбреда.

Это совпадение или она тоже искала Орландо?

На тропинке у церкви стоит Хоб, выжидательно глядя вверх и крепко сжимая веревку от воздушного змея в руке.

– Что это у тебя? – спросили меня прямо надо ухом, и я повернулась, увидев, как мистер Клемм вытягивает шею и силится рассмотреть снимок Хоба.

– Просто фотография, – ответила я, быстро пряча ее в карман, и перехватила инициативу вопросом, – что вы хотели мне показать?

– Надо обойти башню с другой стороны, – ответил он. – Отсюда не видно.

– Сначала вы, – сказала я и быстро сочинила предлог, – я боюсь высоты.

На самом деле я просто не хотела, чтобы между мной и лестницей кто-то был.

«Всегда контролируй свою спину, – как-то раз сказала мне Даффи в одну из наших откровенных бесед. Она читала английский перевод древнего китайского текста об искусстве войны[29] и пыталась адаптировать его к повседневной жизни. – Никогда не знаешь, что тебя ждет».

И она была права. Легкий ветерок шевелил флаг над нашими головами и доносил слабые звуки музыки со стороны цирка Шадрича и, если я не ошибаюсь, острый запах диких животных.

– Пойдем, – поманил меня мистер Клемм.

Я осторожно пошла следом за ним, огибая каменную башню. Должна признаться, вид передо мной открылся великолепный.

Далеко-далеко внизу, в головокружительном отдалении, виднелась свинцовая крыша церкви, на которой можно было рассмотреть похожих на акул готических ангелов.

– Узри! – промолвил мистер Клемм, простирая руку. – Весь этот грешный мир.

Он что, шутит? Наверное, нет. В конце концов, это священник англиканской церкви, имеющий право принимать исповеди. Если в Воулсторпе кто-то в курсе тайн местных обитателей, так это мистер Клемм.

Может, даже больше, чем констебль Оттер.

– Вон там, – он показал на причал в дальнем конце церковного кладбища, – нашли отравленный кубок.

Я с понимающим видом кивнула. Чуть не забыла об отравленном кубке. Интересно, кто его выбросил после трагедии с тремя Грациями?

– И еще, – он сделал ударение на этих словах, – то самое место, где ты нашла тело Орландо Уайтбреда, – и искоса глянул на меня. – Думаешь, это совпадение?

Он пытается мне что-то сказать? Намекнуть на что-то, что он узнал во время исповеди и теперь не может выдать тайну? Даффи говорила мне, что это популярный прием, который часто используют графоманы и иностранные режиссеры, совершенно лишенные воображения, но на самом деле это противоречит закону. По крайней мере, в Англии.

– М-м? – протянула я.

Мистер Клемм изобразил на лице то, что я приняла за раздражение.

– Разве не странно, – произнес он, придвигаясь ко мне, – что труп Орландо Уайтбреда обнаружили в том же самом месте, где был выброшен смертоносный сосуд, использованный его отцом для убийства?

– Теперь, когда вы это сказали, начинаю думать, что да, – заметила я.

– Послушайте, мисс де Люс, – настойчиво продолжил викарий, – я знаю, кто вы. Не стоит притворяться. Ваша репутация опережает вас. Я знаю, где вы были и что сделали. Констебль Оттер просветил меня…

Я скромно подняла руку, останавливая его.

– Что вы хотели показать мне, мистер Клемм? – вопросила я.

Одно из величайших умений детектива – это притворяться непонятливым.

Другое – уметь провоцировать собеседника в нужный момент.

– Или вы просто хотели оказаться здесь со мной один на один?

Смелый шаг, и, полагаю, я застала его врасплох.

Он сделал еще шаг ко мне.

Я отступила к парапету.

– Эй, там, на башне! – раздался крик откуда-то снизу. – Мисс Флавия!

Я с опаской бросила взгляд вниз.

На гравиевой дорожке был припаркован «роллс-ройс» Харриет, и рядом с открытой дверью стоял Доггер, сложив руки рупором у рта.

Никто никогда не знает, о чем думает Доггер. Кроме меня.

Пережив ужасные испытания во время войны, он никогда не демонстрирует свои чувства. Он абсолютно невозмутим, но…

Я научилась угадывать его мысли по движениям ресниц, по губам, по раздувающимся ноздрям и напряженной коже на висках (верный индикатор, который не могут подделать даже величайшие из актеров).

Тем не менее мы всегда соблюдаем все ритуалы учтивости по отношению друг к другу.

– Надеюсь, вы простите мне, что я повысил голос, мисс Флавия, – сказал он, встретив меня у двери. – Для церкви, построенной в XIV веке, у Святой Милдред удивительно высокая колокольня. Сто тридцать пять футов, если не ошибаюсь.

– Сто тридцать шесть, – уточнила я, вспомнив, что видела эту цифру на табличке у входа. – Но, быть может, за годы она осела на фут.

– Быть может, – согласился Доггер.

Мистер Клемм остался на крыше во власти своих мыслей. Секунду я постояла в надежде услышать его шаги на винтовой лестнице, но в старой церкви царила тишина.

– Доггер, – поинтересовалась я, когда мы медленно шли к «роллс-ройсу», – тебе когда-нибудь приходило в голову, что каноник Уайтбред может быть невиновным?

– Приходило, мисс Флавия, – подтвердил он. – На самом деле именно поэтому я предложил заехать в Воулсторп во время нашего маленького путешествия.

– О нет! – воскликнула я, уверенная, что так оно и было. Доггер выдвинул и блестяще обосновал несколько причин, почему нам надо заехать в эту часть реки, а не в Оксфорд или Кембридж, и в конце концов сдалась даже тетушка Фелисити. – Ты меня восхищаешь!

– Да, – Доггер улыбнулся.

– Но, – я вспомнила картину убийства, восстановленную мной на месте преступления, – если их не убивал каноник Уайтбред, кто это сделал?