правой подмышке, повредив плечевую кость. Повезло, что в Сунгари нашёлся хирург, который сделал операцию, но Иван потерял много крови, это поставило его на грань жизни и смерти, и хирург предложил переливание.

– Это чё за хреновина? – не на шутку испугался Фёдор.

– Мой учитель Карл Ландштейнер открыл, что кровь у людей не одинакова, и определил три группы крови. Если группы совпадают, кровь можно переливать от одного человека другому.

– Так бери мою. У меня крови много!

– Мою возьмите! – воскликнула Настя, слышавшая разговор. – Моя-то моложе!

– Я проверю по группе и тогда решу.

Доктор взял понемногу крови у Фёдора и Насти в пробирки и ушёл в лабораторию, как проверял – неизвестно, но объявил, что подходят обе.

– Ладно, – сказал Фёдор, – бери Настину. Она, и верно, моложе, а значит, сильнее.

– Теперь вы брат и сестра по крови, – пошутил доктор после переливания, а Настя вдруг заплакала.

– Ты чего, девочка, всё ведь хорошо, – начал он утешать. – Это ведь просто так говорится.

И Настя утешилась. Вытерла слёзы и принялась ухаживать за раненым.

Да уж, сестра, думал Фёдор, но в глубине души затеплилась надежда, что Иван забудет свою китаянку и полюбит эту славную девчушку. Ладно, увезут они её к себе, а там видно будет.

Хотел Фёдор рассказать сыну, как отбили ещё две атаки мятежников и солдат, как амурские казаки гнали их аж десяток вёрст, никого не оставляя в живых, мстя, конечно, и за рану Ивана; как расстреливал Василий Вагранов осаждающих из пушек, захваченных у них же; как по Сунгари пришла войсковая флотилия генерала Сахарова, уничтожившая по берегам реки боксёрские скопления и снявшая блокаду города; как хоронили погибших казаков в братской могиле на Старом железнодорожном кладбище…

Хотел, да не рассказал. Понял, что сыну сейчас не до победных реляций и печали по товарищам: гложет его тоска по китайской девчонке, так гложет, что на русскую, которой только руку протянуть, он и смотреть не хочет. А с китайской теперь ой как сложно будет! Пока Иван лежал в беспамятстве, прочитал Фёдор в сунгарийской газете про осаду Благовещенска и изгнание китайцев. Где оно теперь, семейство Ванов, уцелело ли? И сказать Ивану об этом нельзя – сердце может не выдержать.

Скоро домой, думал Фёдор, там всё и узнаем.

34

Константин Николаевич Грибский был занят важным делом: составлял текст приказа о подвиге экипажа парохода «Сунгари», доставившего в Благовещенск артиллерийские снаряды и патроны. С боезапасами в городе дело было… сказать помягче не получится… скверное было дело! Два дня как кончились снаряды и замолчали пушки, прежде отвечавшие на каждый выстрел с того берега, причём отвечавшие куда лучше, потому что каждое ядро что-то рушило и поджигало, каждая граната взрывалась точно над вражескими ложементами, заставляя сидящих в них бросаться врассыпную.

Но всё-таки много было их, маньчжур и китайцев, слишком много, чтобы не бояться. Неслучайно совсем недавно, буквально те же два дня назад, в городе, который постепенно освоился с обстрелами, скоординировал с ними свою жизнь, внезапно забушевала паника. Некий Косицын бегал по Зейской улице и кричал, что маньчжуры высадились в районе Астрахановки, северном пригороде Благовещенска, и вот-вот начнут штурм города. Другие подхватили, но наоборот, мол, они форсировали Амур выше Верхне-Благовещенского. Третьи – о приближении маньчжур к перевозу через Зею. Естественно, народ забегал, принимая на веру любые слухи. Десанты, понятное дело, не подтвердились, а за Зею немедленно был отправлен казачий отряд полковника Печёнкина на помощь бывшему там отряду подполковника Гинейко. Маньчжуры, действительно приближавшиеся к перевозу, были разгромлены, около тысячи убиты, но горожане не успокоились, пока не выкопали на берегу Зеи ложементы и не привезли туда пушки. Успокоению способствовало и объявление в городе военного положения.

С другой стороны, благовещенцы всё-таки молодцы: записавшиеся в добровольную дружину постоянно дежурят в ложементах и даже те, кто не записался, выходят вечерами с ружьями на берег и всю ночь сидят, глядя в зыбкую, по-июльски рассеянную темноту. Или те же работники городской управы. У них китайские пули вышибают стёкла, а они уже не обращают внимания: некогда, дел полно. Особенно отличились почтово-телеграфные работники. Контора у них на взгорке, двухэтажная, китайцам наверняка хорошо известная, стреляют они по ней каждый день, да, видно, плохо обучены артиллеристы – попасть никак не могут, однако беспокойства служащим порядком доставляют. Но тем не менее служба действует бесперебойно. Благо китайцы во время своих зазейских вылазок ни разу не попытались уничтожить телеграфную линию. Правда, её патрулировала крестьянская добровольная дружина, которая сожгла в Маньчжурском клину все деревни аборигенов и поубивала их жителей, но если бы китайские солдаты догадались разрушить телеграфную связь, то от дружины бы пух и перья полетели. Зато с какой радостью всеми была воспринята телеграмма от высочайшего имени с благодарностью чинам почтово-телеграфного ведомства за их работу!

Константин Николаевич улыбнулся, вспомнив энтузиазм верноподданных, и снова углубился в подготовляемый текст, стараясь найти слова менее официальные, чтобы они были близки каждому, кто их прочтёт или услышит. Обычные приказы и распоряжения готовила военная канцелярия, но этот ему хотелось написать самому.

По военной привычке он писал карандашом: «Сегодня в 7 часов утра в Благовещенск прибыл пароход «Сунгари», нагруженный артиллерийскими снарядами, в которых последнее время чувствовался большой недостаток. Конечно, как командир парохода, так и экипаж, а равно и команда, назначенная для непосредственного охранения парохода от враждебных действий китайцев, вполне сознавали всю важность и ответственность возложенной на них задачи. Движение парохода с легко воспламеняющимся артиллерийским грузом вблизи и вдоль неприятельской позиции почти на протяжении 30 вёрст требовало от всех сопровождавших груз большого внимания, распорядительности и предусмотрительности».

Он писал, испытывая внутреннее напряжение, потому что живо представлял, что чувствовали матросы и сопровождавшие груз офицеры и нижние чины, когда пароходу из-за обмеления Амура пришлось проходить в десятке метров от китайского берега. В этой кисейной темноте, когда контуры берегов туманно расплываются, в тишине, которую нельзя было нарушить не то что голосом, но и лишним плеском воды. Как с этим справились лоцман и машинист, уму непостижимо!

«Задача, возложенная на подпоручика 2-й Восточно-Сибирской артиллерийской бригады Виноградова, сопровождавшего груз, подпоручика 8-го Восточно-Сибирского линейного батальона Вадецкого, начальника охранной команды, и командира парохода Г. Моисеева, исполнена ими блестяще. Заслуга их в этом отношении не останется, конечно, без награждения. С истинным наслаждением передаю благодарность командующего войсками округа командиру парохода Г. Моисееву, подпоручику Виноградову, подпоручику Вадецкому и спасибо матросам и всем нижним чинам команды».

Константин Николаевич с радостью перечислил бы поимённо