Хёгни побежал назад, к двери, и снова отворил ее, не обращая внимания на мольбы матери оставить дверь закрытой. Сначала он распахнул ее так широко, что я увидела: вечер превратился в ночь, а ночь наполнилась огнем. Потом Хёгни внесло порывом ветра внутрь дома. Он с трудом добрался до двери и затворил ее, но перед тем, как закрыть полностью, просунул наружу руку. Когда же он вернулся, его глаза чуть не выпрыгивали из орбит. Хёгни протянул сомкнутый кулак к Гуннару и Брунгильде и раскрыл ладонь. В ней лежал кусок льда размером с яблоко.

— Крыша этого не выдержит, — воскликнул он, стараясь перекричать грохот.

Мать выронила тряпку и стала бить себя в грудь.

— Что происходит? — закричала она. — Это конец? Конечно, конец близок, раз Тор бросает в нас камнями из Валгаллы! — Она кинулась к Гуторму, схватила его, прижала к себе и начала рыдать.

Грохот не стихал, и мое сердце билось в том же бешеном ритме. Я молча молилась Водену и Тору, когда ко мне повернулся Сигурд и произнес:

— Не бойся.

Тут с другого конца стола послышался смех Брунгильды.

— Что, Гудрун, страшно? — спросила она, сверкая глазами.

Я удивилась тому, что она смогла нас услышать, поскольку мне самой показалось, будто Сигурд шепнул.

— Чего же мне бояться? — сказала я. — Я полностью полагаюсь на могущество твоих рун.

Ее глаза превратились в щелочки.

Хёгни, наблюдавший за ней, нервно рассмеялся.

— Похоже, сегодня погода всем нам придала смелости, — заметил он.

Раздался новый раскат грома. Мы замолчали и стали ждать, когда же он окончится, но гром все не стихал. Он грохотал и грохотал, становясь все громче и ближе. Наконец он даже заглушил стук града о крышу, все еще продолжая усиливаться. Сигурд наклонился ко мне и очень тихо произнес:

— Я должен поговорить с тобой наедине.

Я тут же бросила взгляд на Брунгильду, чтобы понять, слышала ли она нас, но валькирия, склонив голову, прислушивалась к грохоту. Тогда я оглянулась на стену, на которую опиралась спиной. Стена дрожала вместе с полом под моими ногами, будто сама земля дышала и шла волнами. У меня заболели уши, я стала задыхаться. Мне хотелось одного: соскользнуть под стол и спрятаться там. Так бы я и поступила, не посмотри на меня в тот момент Брунгильда.

Рев и грохот усилились еще больше. Гуторм подбежал ко мне и забрался на руки. Я глянула на мать. Та по-прежнему сидела на коленях и плакала, откинув голову и покачиваясь из стороны в сторону. Она обхватывала себя руками за плечи, будто прижимая Гуторма. Тут я вспомнила о просьбе Сигурда и повернулась к нему, но увидела, что он напряженно замер, широко раскрыв глаза от ужаса и нелепо, как-то по-детски, улыбаясь. Я неожиданно почувствовала, что готова рассмеяться. Посмотрев на Гуннара, я заметила, что он переводит взгляд со стены на стену, будто пытаясь понять, которая из них рухнет первой. Он так крепко держал Брунгильду за руку, что костяшки его пальцев побелели. Хёгни стоял позади него, склонив голову набок и не обращая внимания на тающий в его руке кусок льда. Его глаза были так же широко распахнуты и смотрели прямо перед собой невидящим взглядом. Заметив, что его губы шевелятся, я догадалась, что они произносят: «Мы обречены». Да, я тоже решила, что это конец, и жалела лишь об одном: я буду умирать, видя злобную усмешку Брунгильды.

Я прикрыла ладонями уши Гуторма и снова попыталась вернуться к своим молитвам, но в голове крутились лишь слова Хёгни. Тогда я закрыла глаза и стала ждать смерти. Вдруг, когда нам казалось, что рев и грохот уже достигли своего апогея, гром стал затихать. Вместе с ним смолкла и барабанная дробь по крыше. Теперь до нас доносился только шелест дождя. Никто не двигался, мы будто ожидали, что нас вновь накроет шквал. Потом Гуннар рассмеялся и отпустил руку Брунгильды.

— В следующий раз, когда Брунгильда скажет, что мы в безопасности, ты ей поверишь! — сказал он Хёгни.

Тот сонно улыбнулся в ответ. Мать, все еще стоя на коленях, посмотрела на каждого из них по очереди, затем на стены. Ее лицо было белее первого снега. Она медленно поднялась на ноги и застыла, опустив руки.

— Принеси нам меда, — сказал ей Гуннар. — Сегодня у нас есть повод для праздника.

Мать посмотрела на него, будто не слыша, и хриплым голосом произнесла:

— Будем надеяться, что у работников тоже все в порядке.

* * *

Как потом выяснилось, это не было счастливым концом. Позже, когда гром и ветер улеглись, мы взяли факелы и вышли под дождь, чтобы оценить ущерб. Он оказался ужасающим. Три огромных дуба возле нашего дома, те самые священные деревья Водена, под защитой которых мы строили свое жилище, были вырваны с корнями. Будто сам Воден в ярости выдрал их из земли собственной рукой и бросил как щепки. Когда это зрелище открылось перед нашими глазами, Гуннар вскрикнул, пал на колени и стал бить себя в грудь. Брунгильда, стоявшая позади Гуннара, положила руку на его плечо.

Вырванные деревья стали символом грозной силы, нанесшей по нам удар, но были не единственными пострадавшими. Позже мы обошли окрестности и узнали, что ураган стер с лица земли одну из хижин наших слуг. Но все остальные дома по странному стечению обстоятельств остались нетронутыми. Вскоре мы обнаружили мертвого теленка и трех овец. Хёгни побежал осматривать хранилища.

Вернулся он верхом на собственной лошади и рассказал, что конюшня выдержала, только дверь сорвало, и он не смог ее найти. Лошади были в порядке, лишь сильно напуганы. Два амбара обвалились, один остался целым, но из него ветром выдуло большую часть зерна. Хёгни сказал, что поедет в дом Васкара, — он хотел убедиться, что там все целы. Затем он собирался осмотреть остальных. Гуннар попытался удержать его, уверяя, что нет смысла ехать затемно, но Хёгни был тверд в своем измерении, поэтому Гуннар пошел за своим конем и отправился вместе с братом.

На следующий день даже Брунгильда поднялась пораньше, чтобы выйти к вывороченным деревьям и ждать возвращения Хёгни и Гуннара.

Мать готовилась к худшим новостям и все утро что-то бормотала себе под нос. Разглядев, как братья выехали из леса, она сказала скорее самой себе, чем остальным:

— Я не вынесу этого. На этот раз я не смогу все начать сначала.

Я думала о том же, но когда Хёгни и Гуннар приблизились, то увидела, что на их лицах нет того выражения отчаяния, которого я ожидала.

Хёгни спешился первым.

— Все живы, — сказал он с некоторым удивлением. — Небольшие разрушения на севере. Там тоже был ураган, и лед падал с неба. Но поголовье скота не пострадало. И дома целы.

Теперь уже и Гуннар соскочил с коня. У него было такое выражение лица, будто он находился в трансе.

— Мы словно избраны, — прошептал он. — Будто бы нас хотели предупредить… или проучить. — Гуннар моргнул, затем повернулся к Брунгильде. Положил дрожащую руку ей на плечо. — Если бы не твои руны… — начал он, но его взгляд снова обратился куда-то вдаль, а рука соскользнула и безвольно повисла вдоль тела.