пробормотала хантыйка, не понимая со сна, чего от неё хочет Цепков, потом вспомнила и оживилась. — У приезжего я видел много-много золота! Целая гора!

— А-а, Настасья, молодец, так, и где он?

— Где-то там, шляется, с торгсиновскими загулял, пьёт много он, вот, — быстро проговорив это, хантыйка забилась в диванчик. Не иначе, считая, что и так проявила бдительность, выполнила свой долг перед родиной. Настасья по-русски говорила плохо, путалась в словах, половину из того, что она сказала, Цепков сам додумал.

— А золото у него откуда? Нет у ссыльных золота и не было. Я сам видел. — Покачался на пятках Цепков. — Переселенцы все разуты-раздеты, откуда у них золото? Тебе не показалось? Какого золота у него много?

— Шжубов, — прошамкала Настасья, кутаясь в суконную кацавейку.

— Чего? Что ты там бормочешь?

— Шжубов, жубы у них золотые были, мы видели, мы там полберы резали недалёко.

— А что это такое — полберы? — раздумчиво спросил Цепков, продолжая качаться на пятках.

— Кора на тополях. На поплавки люди берут. На рыбалку потом едут.

— А-а, понял, Настасья! А ты сама видела это золото?

— Сама, ага, убиралась у него, гляжу, а у него жубов-то, жубов! Целая наволоцка.

— Наволоцка, говоришь?

Хантыйка уснула, измученная за день сбором полберов и уборкой дома приезжих. Цепков ещё покачался, подумал, затем резко повернулся, дёрнул ручку двери комнаты, в которой остановился Колубаев. Закрыто. Подёргал, побежал к окну, заглянул в комнату. Пусто. Никакой наволочки с горой золота не видно. Северная ночь осветила все углы и даже пол под кроватью. Пусто. Золота в комнате не было. Цепков огорчённо покачал головой: ничего не поделаешь, придётся переться в Торгсин.

Глава пятая

Они встретились с Колубаевым на узкой тропинке между палисадниками. Голые ветки, слегка опушённые распустившимися листочками, торчали во все стороны, создавая причудливый мир в сиянии северной ночи. Но этим двоим было не до окружающей красоты.

— А-а, товарищ Колубаев, вы в дом для приезжих?

Колубаев вздрогнул, он явно не ожидал встречи с комендантом. От начальника каравана на всю улицу несло перегаром и жирной едой, он весь лоснился от пота.

— А-а, товарищ Цепков, а вы с совещания? — вопросом на вопрос ответил Колубаев.

— Да, только что закончилось, — невольно вздохнул Цепков.

— Сильно били? — В голосе Колубаева прозвучало сочувствие. Цепков хмыкнул: знаем мы ваше сочувствие.

— Да так, по головке не гладили, конешна, — сознался Цепков и вдруг взял Колубаева за грудки. — Куда золото затырил?

— Какое золото, ты чего, комендант? Пойди, проспись!

Колубаев стряхнул с себя цепковские руки и смачно выматерился.

— Наберут же в органы шалупонь всякую! Дай пройти!

Колубаев оттолкнул коменданта и двинулся дальше, но, что-то вспомнив, остановился.

— Комендант, можно я с собой Мизгиря заберу, а? Всё равно у тебя люди дохнут, как скот. И ещё охранник там есть. Шустрый такой. Чо ему на острове делать? Отдай мне людей, а?

— Утром за тобой придут, Колубаев! — бросил Цепков и направился в местное ОГПУ. Его трясло от наглости собеседника. Комендант знал, что гэпэушники встретят его, как надо, уже заждались. Они любят такие новости.

— Утром, говоришь? Ну да, ну да, — пробормотал Колубаев и бросился в дом приезжих. Приподняв половицу, вытащил наволочку с обломками зубных протезов, бросил на кровать. Растолкал Настасью, приказал вскипятить чаю, а сам принялся сочинять телеграмму Кузнецову, часто посматривая на часы.

«В нашем деле как, кто первым придёт, тот и на коне!» — думал Колубаев и все строчил пером по расползающейся бумаге. Мизгиря терять, конечно, жалко — пригодился бы ещё, но Цепков заупрямился, теперь жди от него неприятностей.

Колубаев заклеил конверт и отдал Настасье:

— Дуй до райкома. Отдай конверт и молча домой. Ничего там не говори, а то заметут!

Хантыйка послушно кивала, поглядывая на наволочку на кровати. Как только она ушла, Колубаев выскочил за дверь.

Вскоре катера потащили пустые баржи по Оби. Кузнецов сообщил в последней телеграмме, что в Томскую пересыльную комендатуру доставили новые партии переселенцев. «Пустые баржи легче тащить, быстро доберусь!», — размышлял повеселевший Колубаев. Комендант взглянул на часы, стрелки показывали три. Северное утро из бледного медленно превращалось в розовое, погода обещала быть ясной.

Докладная записка начальника каравана Колубаева коменданту Томской Пересыльной комендатуры СибЛАГа ОГПУ Кузнецову о событиях на острове [Не позднее мая 1933 г.]

Докладная записка[1]

Довожу до вашего сведения, что я, Колубаев, по в[ашему] / распоряжению принял партию рецидивистов в количестве 4917 человек для отправки в Александро-Ваховскую Комендатуру и 14/V-33 г. выехал в путь. В пути следования у меня было два убитых рецедивистов, а именно 1-й выскочил из лодки, схватил доску и с доской в воду и 2-й выведен в числе больных на баржу и положен, спустя несколько минут — тоже вскочил и бросился в воду, чем и вызваны были выстрелы и последние были убиты. Вынуть из воды тела не было никакой возможности. За 6 суток дороги умерло 27 человек, на всех умерших и убитых составлены акты и заверены сельсоветами, где сдавались трупы.

По приезде на место назначения я увидел, что Комендатура, которой я должен сдать людей, совершенно не была к приему подготовлена и по предложению Коменданта Цепкова партия была принята на остров «Назено», на котором только что растаял снег и даже земля была сырая и в некоторых местах была вода. Остров весь занесен лесом. Строений никаких не было и оборудования для варки пищи и печения хлеба на острове также не было.

18 мая с.г. я партию в количестве 4917 человек, из коих было 4556 мужчин и 332 женщины и на 29 ч. акты заверены с/советом. Всю партию сдал по акту на остров «Назено». Во