Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец Настасьи не понимал по-русски ни слова, пока она ему объясняла, что к чему, он совсем запутался. Потом махнул рукой и пошёл избавлять деревья от наростов, предоставив Настасье самой решать проблему милосердия. В лодке лежал запас еды на день, немного хлеба, вяленой рыбы и целое сито варёной прошлогодней картошки. Настасья кивком пригласила беглецов в лодку, там знаками указала, чтобы они спрятались, и лишь после того, как они легли на дно, сунула в руки еду. Беглецы жадно ели, давились, подбирали крошки, заливая голодной слюной дно лодки. Настасья отвернулась, пытаясь сообразить, что делать дальше. Надо везти людей в посёлок, но как им объяснить? Они не понимают по-хантыйски, а она плохо говорит по-русски. Немного слов знает, но их не достаточно, чтобы объяснить людям, куда нужно ехать. Вернулся отец с полной котомкой древесной чаги, уселся в лодку и взялся за вёсла. Они ни о чём не говорили, само собой всё уладилось. Беглецы заблудились в тайге. Если их оставить, они пропадут. А в посёлке разберутся. Настасья вздохнула, вспомнив, что надо убраться в доме для приезжих. Там сегодня полно командированных из Томска. Беглецов привезли и сдали в отдел милиции, туда всех чужих сдавали. Участковый уполномоченный обрадовался, увидев Настасью с беглецами.
— А-а, это ты, Настасья! Что, беглых переселенцев привела? Где ты их нашла? За речкой Паней небось? Они все туда бегут почему-то.
Участковый завозился в столе, отыскивая чистый лист бумаги, а Настасья подумала, что самая лёгкая дорога ведёт к речке Пане. Переселенцы не знают, что за речкой начинается самая настоящая погибель. Кто перейдёт речку, обратно уже не возвращается. За Паней сплошные болота, трясина к себе тянет. Только ханты знают дорогу в те края, и то незримую черту не переходят, опасаясь, что не найдут обратной дороги.
— Ты иди-иди, Настасья, тебя в доме приезжих ждут. Там много народу понаехало. А я тут людей оформлю и потом на остров отправлю!
И таким тоном он сказал «людей оформлю», что у Настасьи защемило сердце. Она схватилась левой рукой за грудь и побежала в гостиницу. Жалко было парнишку. Тщедушный, худенький, а реку переплыл, одну, вторую, обе широкие и раздольные, как небо, и всё напрасно. Его снова оформят и обратно увезут. На острове совсем нет еды, никакой, ни хлеба, ни картошки. Помрёт парень, и родители его помрут. С этими мыслями хантыйка добежала до дома приезжих.
А там дым коромыслом. Незнакомые люди в военной форме крепко выпивали, многие уже напились, но продолжали сидеть за столом вразвалку, все курили, перекатывая папиросы в углах влажных ртов. Увидев хантыйку, товарищ Перепелицын, лицо которого стало совсем багровым от выпитого, закричал:
— Настасья, уберись тут, видишь, как грязно!
Женщина взяла ведро и тряпку, сходила за водой к колодцу, а потом долго отмывала заблёванные полы. Приезжие куражились, матерились, но её не трогали. К хантам в посёлке относились свысока, их не считали за людей, а уж женщину-хантыйку в упор не видели. Настасья понимала это, поэтому не боялась пьяных мужчин. Она спокойно убрала остатки пиршества, навела порядок в гостевой комнате, служившей столовой и банкетным залом одновременно. Те, кто ещё находился в сознании, продолжили застолье. Настасья всё думала о мальчике, которого должны увезти на остров. Она порывалась побежать в милицию, но понимала, что уполномоченный прогонит её. А так хотелось спасти мальчишку. У самой Настасьи детей не было. Был муж, но он утонул во время ледохода. Пошёл рыбачить и пропал, его льдом затянуло. Так и не нашли Настасьиного мужа, и похоронить некого. Тела-то нет, илом занесло, не откопаешь.
— Приходи утром, Настасья! — приказал товарищ Перепелицын, вытаскивая из портфеля ещё одну бутыль, и женщина послушно ушла, позвякивая пустым ведром. Из открытых окон дома приезжих слышались смех и пьяная брань.
* * *В посёлке знали, что Настасья понимает русский язык, но говорит плохо, не все слова знает. Обращались с ней хорошо, не бранили, не материли, а она послушно выполняла, что ей приказывали, едва заметно кивая в ответ: мол, поняла, всё сделаю. Хантыйку любили за безотказность. А как иначе? Мужа нет, отец еле ходит, а одной в тайге не выжить. Увидев вернувшуюся Настасью, участковый уполномоченный снова обрадовался.
— Хорошо, что пришла, Настасья! Помоги мне, будь человеком — отвези этих мазуриков на остров. Понимаешь, в Александорово проверка приехала, кто-то донёс, что на острове развелось людоедство. Ты же понимаешь, чем нам это грозит? Всех на нары положат! Я бы сам отвёз, но мне в дом приезжих надо бежать, там товарищ Перепелицын уже не справляется. Народу много, все внимания требуют. Отвезёшь?
Настасья покорно кивнула. Она не ожидала, что ей повезёт. Участковый сам попросил об одолжении. Ишь, какой вежливый стал, прямо шёлковый. Настасья никогда не видела шёлка, но поселковые женщины часто так говорили о своих мужьях, мол, неделю пил, а вчера на задних лапах стоял, прощения просил, ходил как шёлковый.
— Тут лодка нужна, обласок не годится. Где ваша лодка? — продолжал допытываться уполномоченный. — Я отведу арестованных и сам посажу в лодку, а ты греби по прямой до Назина. Только никуда не сворачивай! Поняла?
Хантыйка потрясла головой, дескать, всё поняла. Проверяющие до острова не доедут, их будут поить всю неделю, пока командировка у них не закончится. Арестованных велят довезти до острова, но мальчика надо спасти. Настасья подумала, что его можно отвезти в соседнее стойбище. Там подростка не найдут. До того места даже собаки не доходят, со следа сбиваются. По дороге в стойбище особенные травы растут, они нюх собакам отбивают.
Участковый уполномоченный вывел беглецов из камеры и повёл к реке, а хантыйка шла следом, боясь вспугнуть милиционера. Мужчина и женщина поняли, что их возвращают на остров, мальчик едва шёл,