Один из адептов-мужчин пользовался электронным калькулятором на батарейках. Другой носил блокнотик, в котором складывал столбиком что-то неразборчивое. Еще один считал на пальцах. Большинство помимо ножа-резца имели ручку с бумагой, и когда мы шли или ехали, делали какие-то заметки. Некоторые адепты водили меня по областям градиентных течений времени, не говоря при этом ни слова; другие были разговорчивы, почти информативны.

Первый контакт с ними всегда бывал одинаковым. Один адепт отделялся от группы, подходил ко мне и называл сумму денег. Обычно это происходило перед зданием Приема, но случалось и тогда, когда я еще был на корабле, – один раз посреди путешествия, и еще несколько перед самым причаливанием. Наличие убыли никогда не ставилось под сомнение, эта проблема при каждой встрече считалась данностью. Иногда ущерб состоял в приобретении лишнего времени, но чаще это оказывалась настоящая убыль, время потерянное.

Я верил в то, что мне говорили.

Если мне и случалось засомневаться, одного взгляда на ручные часы оказывалось достаточно. Хотя, как ни странно, разница во времени, появлявшаяся на часах, никогда не совпадала полностью с убылью, но после окончания процесса часы неизменно возвращались к точному местному времени.

На каждом корабле, которым я плыл, имелись хронометры, сообщавшие «Mutlaq Vaqt» и «Kema Vaqt» – абсолютное время и корабельное время.

Изломанный курс моего продвижения по Архипелагу вел в целом в западном направлении. Где-то там, впереди, находился остров Теммил, моя окончательная цель. Времени, чтобы подумать, мне хватало, и, просиживая день за днем на палубах, в каютах, салонах и барах, я пытался сосредоточиться на том, чего в действительности хочу от этого путешествия. Генералиссима с ее хунтой предоставили мне причину для побега, но когда я оказался на островах, необходимость в бегстве сделалась менее настоятельной.

Если отмести в сторону каждодневную необходимость есть и спать, укреплявшуюся привычку прохлаждаться в тенистых уголках палубы и непонятную, но также насущную потребность приобретать и терять отрезки времени, итог можно было выразить одним словом, одним именем: Анте. Оно лежало в корне всего. Необходимость найти Анте, встретиться с ним, по-прежнему оставалась мотивом моего путешествия.

Но постоянное присутствие островов, мимо которых я медленно проплывал, меняло приоритеты. Анте становился мне менее и менее интересен. Мысль, что он получил какую-то выгоду от моей украденной работы, была мне отвратительна, но сам я что потерял от его действий? Чем рисковал? Моя репутация музыканта сложилась в узких кругах, но была надежной. Его грубые копии моих работ не оказали сколько-нибудь заметного влияния ни на мое положение, ни даже на мои доходы.

Чем больше я видел этих прекрасных, окутанных солнечным сиянием островов, тем менее важны становились заботы прошлой жизни. Я напоминал себе, что плагиат Анте случился давно и мог даже быть последствием какого-то совпадения или нелепой случайности. Может быть, мне следует быть снисходительнее, попытаться понять, как это случилось, а не вступать в конфликт?

То было мирное чувство, привычный инстинкт, полностью соответствующий тому, что стало для меня обычным взглядом на жизнь. Мне нравилось небрежное очарование островов, нравилось плыть среди них от одного к другому, и я наслаждался вновь обретенным ленивым существованием, возможностью пребывать в праздности, пить и есть не больше и не меньше, чем хотелось. Слишком легко было представить, как я провожу остаток дней на теплых пляжах и в пахучих лесах тропического рая.

Проведя в море несколько недель, я понял, что неотвратимо приближаюсь к группе островов, известной как Руллеры, – именно среди них находился Теммил. Я даже видел группу Руллер небрежно набросанной на карте в салоне одного из кораблей, поэтому знал, что до нее не может быть далеко. Эти острова расположились, по выражению одного из пассажиров, «в живописном беспорядке» в конских широтах 1, севернее экватора. Утверждалось, что группа состоит из восьмидесяти трех обитаемых островов, а по недавним оценкам, в ней имелось еще пять-шесть сотен мелких и в настоящее время необитаемых. Большинство островов были покрыты пышными лесами и кишели жизнью, могли похвастать крутыми холмами и мелководными лагунами.

Раз уж Теммил был так близок, я решил делать промежуточные остановки на островах пореже, но все равно оставалось несколько мест, где пришлось делать пересадки. Одна из них пришлась на большой остров под названием Деммер. Мне говорили, что рестораны и отели на Деммере первоклассные, что Деммер-Инсула – привлекательный и культурный город с концертным залом мирового класса и множеством местных музыкальных событий, а пейзажи в глубине острова дикие и прекрасные. Пассажир, с которым я разговорился, сам прибывший с этого острова, рекомендовал, чтобы полностью его оценить, остановиться там хотя бы на две недели. Я так долго задерживаться не собирался, но рассчитывал побыть два-три дня. Я по-прежнему путешествовал по наитию.

Когда корабль приближался к гавани Деммер-Инсула, ко мне подошел адепт, молодая женщина, имя которой, как я уже узнал от других, было Кан. Она спросила:

– Вы собираетесь сойти?

– Да, конечно. Корабль дальше не идет.

– Вы уверены, что точно этого хотите? Можете остаться на борту и вернуться.

– Чего вы от меня добиваетесь, Кан?

– Я не добиваюсь, я спрашиваю.

Я достал из портпледа жезл.

– Вам нужно вот это, – предположил я. – И какая будет цена?

– На Деммере никакой платы не будет.

– Мне нужно, чтобы вы сделали с убылью, что требуется.

– На Деммере платы не будет.

Впрочем, жезл она взяла и, сощурившись, посмотрела вдоль древка, так что ее глаз оказался рядом с закругленным концом. Судно шло так медленно, что движение было неощутимым. Я посмотрел на город, красиво раскинувшийся на террасах по стенам чаши, образованной отступающими от побережья холмами, и не почувствовал в нем ничего необычного. Ничто меня не встревожило.

Кан сунула жезл себе за пояс и сказала:

– Я буду возле службы Приема. Там мы сможем настроить градиент времени.

– Почему вы не хотите получить за это плату?

– На Деммере платы не будет.

Она скользнула прочь. Я не пытался за ней последовать или хотя бы посмотреть, куда она пойдет. От таких бесплодных попыток я устал много переездов назад.

Корабль вздрогнул, когда мы подошли к причалу и ударились в него бортом. Засвистели дудки, полетели и были закреплены швартовы, послышался взревывающий вой грузовых кранов. Я пошел на нижнюю палубу забрать багаж. Предстоял знакомый процесс.

Я ступил на берег и сразу понял, что что-то не так, что-то здесь иное. Остановившись, я рассматривал город на террасах, оживленную гавань, краны вдоль набережной. Деммер-Инсула выглядел приятным городом, вероятно, культурным и почти наверняка со своим музыкальным миром, хотя я и не видел нигде ничего похожего на концертный зал. Время было послеобеденное, когда солнце самое яркое, а воздух всего горячее, хотя тени сгустились и начали удлиняться. В атмосфере повисло давящее чувство, и когда я оглянулся назад, через пролив, то увидел его явную причину. Небо закрывала огромная грозовая туча. Она нависла так низко, что казалось, задевает море. Огромная, черная, имеющая форму наковальни, парила она в стратосфере и тянулась оттуда к земле. Вертелись лебедки, работали краны, но я вдруг понял, что насекомые не зудят и морские птицы не кружат в воздухе. Горячий ветер приподнял полы моей шляпы.