Я замедлил шаг, оглядываясь по сторонам и гадая, что же здесь случилось и что мне делать.

Шел я медленно, держась главной улицы и надеясь, что впереди все станет нормальным. Может быть, где-нибудь идет какое-то деревенское празднество?

Внезапная россыпь громких и резких звуков! В ужасе я развернулся на месте, а потом бросился под защиту случившейся неподалеку невысокой кирпичной стены и скорчился за ней. Я никогда не слышал близкой стрельбы, но именно ее мне этот звук и напомнил. Он нисколько не походил на разрывы бомб, под которые я вырос, но был резче, чаще и страшнее. Целился ли невидимый стрелок в меня? Я был в ужасе от того, во что влип.

Я жался к земле, чувствуя себя заметным и беззащитным. Что, если я засел не с той стороны стены? А если стрелок сменит позицию?

В моей жизни не было ничего, что могло бы к этому подготовить. Теперь слышны были голоса, кричавшие громко, но неразборчиво и не испуганно, а повелительно, отдавая приказы. Я был уверен, что кричат мне, но сидел тихо и неподвижно. Постепенно пришло понимание, что крики адресованы кому-то другому, но я не вылезал. Потом опять выстрел – я еще тесней прижался к дорожному покрытию.

Минуту стояла тишина, потом я услышал какие-то перемещения. Из дома, находившегося рядом с моим укрытием, послышался звук двери, открытой пинком. Треснуло дерево, дверь грянулась о косяк. Я услышал крики уже другим голосом, на этот раз кричали со страхом и болью. Первый голос заставил этого кричавшего замолчать, по крайней мере почти.

Я рискнул выглянуть из-за стены и посмотреть на дом. Увидел группу отчаянно боровшихся людей. Четверо были в военной форме, пятый одет лишь в трусы и майку. Его волокли, он пытался освободиться, но солдаты держали мертвой хваткой, заломив ему руки за спину и сильно пригнув голову, взятую в локтевой зажим.

Четвертый солдат в возне участия не принимал, а только выкрикивал остальным приказы. Он держал пистолет-автомат. У трех остальных были автоматические винтовки, заброшенные за спины. Двое солдат носили высокие черные шапки, какие я видел на часовых у шлагбаума, а двое других потеряли свои в пылу борьбы.

Офицер отделился от группы и быстрыми шагами пошел к стоящему на улице грузовику. Он распахнул заднюю дверь, и я мельком увидел, что находится внутри: грязь, решетка, веревки, ящики, еще какой-то хлам. Лента транспортера начала автоматически опускаться из кузова и достигла земли как раз в тот момент, когда к ней подтащили захваченного человека. Пинками и тычками его загнали на транспортер, и он, поднятый в кузов, растянулся на полу.

Я отвернулся. Мне не хотелось видеть, что будут делать с арестованным, но, пока подъемный механизм втягивался назад, я не мог не слышать звуков продолжающейся борьбы. Я был в ужасе, чувствовал себя запуганным и беспомощным.

Неужели они его убьют? Прямо сейчас, здесь?

И что, если солдаты меня заметят? Стена закрывала меня не полностью, я просто сидел за ней на корточках. Я думал, что если попытаюсь убежать, то меня постараются остановить, может быть и выстрелами, но если останусь на месте, все равно буду найден.

Я встал; колени, приняв на себя мой вес, задрожали. Это напомнило мне о страхе, который в меня вселяла генералиссима, когда я понимал, что все годы напряженной работы с музыкой ничем не помогли подготовиться к более мрачным и грозным сторонам реальной жизни. Всю жизнь я прятался в созданном мною самом укрытии, и продолжал прятаться теперь – мои приятные путешествия между островами по мелководным морям тоже нельзя было считать встречей с действительностью. Я был погружен в тонкости проблем приобретения и потерь времени, а человек, находившийся сейчас в грузовике, угодил в ситуацию неизмеримо худшую, чем любая, в какой я мог бы оказаться. Я не хотел слушать, но слышал приглушенные крики, доносившиеся из закрытого кузова грузовика.

Четвертый военный, которого я посчитал офицером, отошел от грузовика. Он бросил взгляд в моем направлении и, надо думать, заметил меня, но ничем этого не показал. Он был уверен в себе, уверен в том, что я в его власти. Не торопясь, он направился к дому, оглядываясь по сторонам и размеренно шагая по узкой дорожке к той самой двери, которую раскрыли пинком. Я увидел, что он нагнулся и подхватил одну из шапок, отлетевшую в сторону во время свалки. Потом разыскал вторую.

Оказавшись возле двери, он заглянул внутрь дома, перегнувшись через порог; дверь болталась открытой, вокруг замка торчали щепки разбитого дерева. Повернувшись, офицер толчком бедра загнал дверь более или менее на место. Потом вернулся к дороге.

Он двинулся ко мне, держа пистолет готовым к стрельбе, но направляя не на меня, а в небо.

Я заслонился поднятыми руками, опасаясь худшего. Офицер шел медленно, четким шагом – военная походка, результат дисциплины и тренировки. На лице его была маска из плотной зеленой ткани и прилегавшие к голове темные очки. На голове у него возвышалась квадратная черная шапка. Две других, которые он поднял, были заткнуты за пояс. Лица я не видел и не мог прочесть его выражение. Я дрожал от страха.

Офицер остановился в двух или трех метрах, потом опустил оружие, так что оно уставилось на меня в упор. Он что-то с ним сделал, ставя на взвод, и послышался ужасный металлический звук готовности к стрельбе. Пистолет издал короткий электронный сигнал.

– Это закрытая военная зона. Объясните, что вы здесь делаете!

– Я…

Я обнаружил, что не могу набрать в грудь воздуха, чтобы заговорить. Попытался снова, но на сей раз смог издать только какой-то всхлип.

– Я уполномочен устранять свидетелей. Объясняйте!

– Прошу вас! – содрогнувшись, я все-таки втянул в легкие новый вдох. – Прошу! – заискивающе проговорил я. – Я ничего не видел.

– Видели. Объясните, зачем вы здесь.

– Я в отпуске… вышел немного прогуляться в свободный день. Я попал сюда случайно. Я не имел представления, что это военная зона. Люди возле шлагбаума меня пропустили.

– Как ваше имя?

– Сасскен. Алесандро Сасскен.

– Повторите.

– Алесандро Сасскен.

– Почему вы пользуетесь этим именем?

– Оно мое. Я ношу его всю жизнь.

– Сасскен… это глондское имя. Вы прибыли из Глонда?

– Да. Я нахожусь в отпуске…

– Это я уже слышал. Помолчите, сударь.

К его предплечью было пристегнуто какое-то электронное устройство. Не сводя с меня своего оружия, офицер с той же военной четкостью изменил позу так, чтобы до этого устройства дотянуться. Пальцами затянутой в перчатку руки он что-то набрал на клавиатуре, умудряясь при этом не упускать меня из виду.

Внезапное обращение «сударь» поразило меня. Отчасти оно разрядило чувствовавшуюся в нем угрозу. Например, оно, по-видимому, означало, что я признан за гражданское лицо и нахожусь за пределами его ответственности. И все же ствол пистолета смотрел на меня не колеблясь. Поза военного выражала агрессию, готовность к насильственным действиям, но его сосредоточенная возня с устройством на запястье опять-таки несколько умеряла это впечатление. Он продолжал нажимать на кнопки и считывать какой-то полученный ответ.