Русский государь имел образ справедливого судьи, последней инстанции в спорах слабых с сильными мира сего. Об этой социальной роли верховного правителя говорилось в Чине венчания на великое княжение Дмитрия-внука 1498 года: «Суди людей твоих правдою». Это связывало государя с образом библейского царя Давида — православным идеалом правителя («И царствовал Давид над всем Израилем, и творил Давид суд и правду над всем народом своим» — 2 Цар. 8: 15; «Господь, по вечной любви Своей к Израилю, поставил тебя царем, творить суд и правду» — 3 Цар. 10: 9; и т. д.).

Под «судом и правдой» понималась не только абстрактная высшая справедливость, но и совершенно конкретные судебные разбирательства, заступничество за правых, но слабых, перед лицом сильных, но неправедных. От государя ожидали именно такого поведения. И летописи содержат примеры, когда Василий III эти чаяния оправдывал. Другой вопрос, насколько эти официальные оценки совпадали с реальным положением дел.

Приведем несколько эпизодов. 6 сентября 1518 года Василий III издал указ о судебной реформе в Великом Новгороде, «слышав, что наместники притесняют людей сильно и их чиновники (тиуны) судят, беря взятки». Справедливость была восстановлена по классическим канонам обращения к «земле», то есть к угнетенному народу: «из улицы» было выбрано 48 человек, которые принесли присягу, поцеловав крест, и стали судебными чиновниками — целовальниками. Теперь вместе с наместником в суде заседал новгородский купеческий староста, а с тиунами судебные процедуры осуществляли выборные целовальники, по четыре человека, которые ежемесячно ротировались[118]. Тем самым Василий III действительно сильно ограничил административные возможности мздоимства.

В роли спасителя от засилья криминальных элементов Василий III выступил в Новгороде в 1531 году. В город по его приказу приехали дьяки Яков Шишкин, Афанасий Фуников и Митя Великий. Они разметили улицы, перегородили их через определенные промежутки решетками. С 1 октября по улицам уже нельзя было свободно ходить по ночам: у решеток горели огни и стояла стража, которая проверяла благонадежность прохожих. Раздолью воров на улицах ночного Новгорода был положен конец. Летописец об этом пишет так: «Прежде было в городе много злых людей, грабежей, воровства и убийств, и всяких злых дел, и с тех пор наступила милость Божия и великая тишина по всему городу от лихих людей, хищников и убийц, и многие злые люди из-за той крепости градской убежали прочь, и пропали без вести, а иные покаялись и обучились честному труду»[119]. Тем самым на Новгород был распространен успешный московский опыт борьбы с уличной преступностью.

Но главным, конечно, была повседневная юриспруденция. При Василии III должен был действовать Судебник 1497 года, принятый Иваном III. Правда, здесь кроется некоторая загадка. Дело в том, что в делопроизводстве нет прямых следов этого кодекса. Если, скажем, Судебник Ивана Грозного 1550 года, несомненно, применялся — дошло несколько десятков его списков со следами использования, дьячими пометами на полях, приписями и т. д., то ни одного подобного экземпляра Судебника 1497 года не существует. Он вообще дошел в одном-единственном списке, который ученые датируют в промежутке между 1543–1554 годами и связывают с московским Новоспасским монастырем[120]. Текст дефектен, из чего историки делают вывод о существовании «десятков списков» кодекса: мол, только тогда могли бы возникнуть ошибки, невозможные при переписывании с единственного экземпляра. Правда, эти «десятки» до нас не дошли.

Всего за 1500–1547 годы в актовом материале известно около двадцати отсылок на некое «уложение» или «судебник», под которыми, видимо, надлежит понимать Судебник 1497 года. Из них восемь приходятся на время правления Василия III. Видимо, все же в первой трети XVI века судопроизводство по централизованному великокняжескому закону еще только переживало свое становление. Судили не только по Судебнику, но и по уставным грамотам — локальным законодательным актам, данным великим князем отдельным областям, по конкретным государевым указам, наконец, с учетом местных обычаев и здравого смысла.

Судебник 1497 года, действовавший и при Василии III, предусматривал три типа судов: великого князя и его детей, бояр и окольничих, местный суд наместников и волостелей. Случаи прямого великокняжеского суда, видимо, были редкими. Гораздо чаще его участие в судопроизводстве выражалось в выдаче указных грамот о назначении тех или иных лиц судьями для разбирательства конкретного дела. Такой указ содержал имена назначенцев и краткое описание дела и давался от имени Василия III. В дальнейшем, ссылаясь на данное распоряжение, судья мог действовать «государевым словом». Как и в случае с жалованными грамотами, такие документы готовились в государственном аппарате, и ссылки на монарха не должны вводить в заблуждение. Но они придавали высшую легитимность самому суду, который осуществлялся как бы от имени Василия III.

Сам судебный процесс и принятое решение описывались в специальном документе — так называемой правой грамоте. Она содержала имена судей, истцов и ответчиков, описание сути конфликта, показания участников процесса и свидетелей, описание способа установления истины, мотивов принятия судебного решения и самого решения. Правая грамота могла даваться с докладом Василию III, то есть в ряде случаев он ставился в известность об итогах судебного разбирательства.

Также мог последовать прямой указ государя — рассудить дело так или иначе, одернуть зарвавшихся местных администраторов, чинивших произвол. Так, 11 августа 1511 года Василий III приказал владимирским городовым приказчикам вернуть Ивану Бородину несправедливо отобранную у него пожню[121]. 9 августа 1532 года Василий III приказал расследовать в Рязани тяжбу о земле Филиппова Корь[122].

Но иной раз надлежало и побудить местных администраторов к действию. 5 февраля 1533 года Василий III писал в Рязань Ф. И. Ромоданову, чтобы он прогнал с монастырской земли крестьянина Ивана Ботурина, злостного неплательщика оброка. В течение месяца злодей должен был собрать вещички и убраться восвояси, в противном случае — «ты б его однолично выметал вон»[123].