пальцами на браслеты незримых вериг. Давление пропало, а потом опять появилось, и шаману почему-то пришёл на ум кот, подбирающийся к добыче.

— Пламя маяка становится ярче, — сказал бывший телохранитель Токты.

— Мы туда плывём? — спросил шаман. — На остров Гэрэл?

— Да, в одно из сердец трёхголовой орденской гидры. — с улыбкой кивнул Максар. — Но в логове тьмы нас ждёт путеводная звезда ярче тех, что светят с неба.

Воин слегка подался вперёд, вглядываясь в серую даль. Странные толчки-касания в плечах стали чаще, и шаман скорее угадал, чем заметил, как напрягся гвардеец, готовясь ткнуть Максара жезлом.

— Ард! — звучное горское слово оказалось весьма кстати. На речном диалекте Тукуур не успел бы произнести и первого слога слова "сзади".

Воин развернулся как отпущенная пружина, выбросив в лицо противнику правый кулак. Тот ловко отшагнул, но из рукава Максара вылетел нефритовый оберег Прозорливого и попал гвардейцу в глаз. Гвардеец опешил, и Максар тут же сгрёб его за шиворот. С резким "Ха!" воин ударил противника головой. Тот дёрнулся, но не выпустил жезл, и даже попытался ткнуть Максара в живот. Тот ушёл от атаки, не выпуская одежды гвардейца. Жезл скользнул по ноге воина. Максар побледнел и скрипнул зубами, но тут же обрушил тяжёлый кулак на спину врага. Тот резко вскрикнул, призывая на помощь. Из рубки выскочил второй гвардеец с арбалетом.

Видя, как он целится, Тукуур быстро оглянулся, ища, чем бы отвлечь стрелка. Его взгляд упал на нефритовый оберег. Он кинулся на палубу и успел накрыть пластину рукой, но было поздно. Звякнула тетива, и тяжёлый арбалетный болт вонзился в широкую спину Максара, швырнув его вперёд. К несчастью для первого гвардейца, он оказался между воином и бортом. Зарычав как раненый медведь, Максар обхватил своего врага, и вместе с ним рухнул в воду.

— Человек за бортом! — закричал стрелок.

Он бросился на помощь товарищу, но успел лишь увидеть, как гребное колесо с глухим стуком подмяло под себя оба тела. Волны окрасились кровью. Арбалетчик в сердцах выругался и с силой пнул Тукуура под рёбра.

— Ты за это заплатишь, пиявка! — прорычал он.

Воспользовавшись суматохой, Тукуур успел спрятать нефритовую пластину в рукав, и теперь только закрыл голову руками, ожидая новых ударов. К счастью, ярость стрелка пригасило появление начальника.

— Что случилось?! — рявкнул старший телохранитель.

— Предатель мёртв, старший брат, — понуро ответил стрелок. — Брат Дагва тоже.

Старший подскочил к борту. Некоторое время он вглядывался в волны, а потом мрачно опустил голову.

— Как это произошло? — тихо спросил он.

— Этот предупредил предателя, — арбалетчик указал на Тукуура. — Выбрал свою сторону.

— Ему не дано выбирать, — сухо возразил старший. — Вериги брата Холома и воля мастера Юкука определят его судьбу.

— У Холома отнимут вериги?

— Он теперь испытанный брат, и должен научиться ходить самостоятельно.

— Тогда почему я до сих пор в цепях? — неожиданно отчётливо спросил Улан Холом.

Братья Ордена резко повернулись к нему. Страж всё ещё лежал на палубе, не открывая глаз, но напряжённая поза выдавала готовность к обороне.

— Беда с этими жезлами, — пробормотал под нос стрелок.

— Так было нужно, чтобы обмануть главарей мятежа, — громко ответил старший брат. — Теперь они мертвы.

Предводитель стражей снял с пояса кольцо с двумя ключами и быстро расстегнул кандалы Холома, а затем сунул ему в руку какую-то склянку. Холом быстро откупорил её и, осторожно принюхавшись, закапал в каждый глаз несколько капель бесцветной жидкости. Поморгав, он с благодарной улыбкой кивнул старшему.

— Отец… — начал юный страж.

— Был всё это время рукой Ордена, ведущей их к гибели, — закончил за него старший брат. — Благодаря ему колдунья в наших руках.

— Значит, я обвинил его ложно, — удручённо опустил плечи Холом.

— Ты ошибался искренне и поставил большую семью выше малой, — бесстрастно, но слегка нараспев ответил старший брат. — Отец может гордиться тобой, как и ты им.

Страж неуверенно кивнул.

— Что теперь? — спросил он.

— Мастер-книгохранитель, полагаю, уже подчинил дух колдуньи. Ученик Дамдина отведёт её к Прозорливому, и ловушка захлопнется. Мастер Юкук, несомненно, захочет, чтобы ты принял в этом участие и заслужил посвящение в мистерии Ордена, так что крепись. Отдых на острове будет недолгим.

Улан Холом закрыл глаза, прислушиваясь к чему-то далёкому. На его лбу появились тревожные морщины.

— Если будет вообще, — приглушённо произнёс юный страж. — Твои слова вселяют надежду, но внутренним ухом я слышу лишь боль и беду.

Тукуур отстранённо слушал разговор стражей. Угрозы и удары арбалетчика пробудили в нём липкий страх, но та часть его духа, которая стремилась сохранить достоинство даже в смерти, оказалась неожиданно сильной. Гнев на собственную глупость и бессилие прокатился по нему жаркой волной и схлынул, оставив только усталость. Усталость от постоянных ловушек, от собственной никчемности, от тревоги за родных, от опустошающего бессилия. Только что на его глазах без суда и должного ритуала убили человека, которого он называл другом. Да, Максар признался в заговоре и мятеже, но не признался ли только что предводитель орденских братьев в том, что Стражи знали о заговоре и ничего не сделали, чтобы его предотвратить? Более того, мятеж Темир Буги был лишь частью их плана, направленного против самого Прозорливого!

"Они хотят, чтобы я привёл к Нему скованную колдунью", — повторил про себя Тукуур. — "Для чего? Чтобы убить? Или выставить в глазах народа ложным провидцем, одержимым злыми духами?" Всё в нём протестовало против этого, но сможет ли шаман избавиться от воли мастера прибрежной Цитадели так же, как он сбросил иго Дамдина? Всё, что ему оставалось — молиться Последнему Судье, но Дракон уже помог ему однажды, и это дарило надежду. Пользуясь тем, что внимание стражей сосредоточено на Холоме, знаток церемоний прижался к борту и посмотрел вдаль на ярко-синюю звезду маяка. Огонь разгорался и угасал, и в темпе этих пульсаций шаман угадал старый мотив, которую пытался напеть ему болотный огонь. Тукуур не понимал слов и не был уверен в том, что в песне вообще были слова. Ритм пронизывал его, звучал в его сердце, вплетался в шум паровой машины, откликался эхом откуда-то из рубки, где — теперь знаток церемоний знал это — лежал в коробке его шар-спутник. Огонь маяка блеснул ярче обычного, и шаман ощутил резкий диссонирующий импульс, словно удар гонга или крик о помощи посреди стройного пения. Испуганный и настойчивый, этот импульс эхом отдавался в сердце Тукуура, пока откуда-то из глубины моря не пришёл отклик. В нём была холодная уверенность и безмолвный вопрос. "Где?" — спрашивал неведомый разум. Шаман испуганно открыл глаза, не зная, что ответить, но тут к нему подлетел арбалетчик