– Может! Тебе хорошо говорить! Моя ведь жена, не твоя!

– Жена женой, а слово нарушать – это не по-княжески! – Благовец сурово сдвинул брови. – Князь Будогость бьется, кровь проливает, князь Воемир бьется! Войска собраны, копья изострены, луки напряжены, кони оседланы! И все твою жену одну будут дожидаться? Нет, Святомер, твоя воля, но если слово нарушишь, не будет тебе от князей ни веры, ни дружбы, ни прощения! Гудияр! Хоть ты свое слово скажи, воевода ты или не воевода?

– А жена моя как же?

– Ты без нее и воевать уже не можешь? Кто в поход собрался – ты или жена? Вот разобьем хазар – пойдешь за женой. И другие тебе князья тогда помогут. Не съедят же ее там. Такую женщину не обидят – волхва все-таки, княжеская дочь. Поживет на Угре немного, от нее не убудет.

– А бесчестье мое? – мрачно спросил Святомер. – Позволить, чтобы она там с оборотнем этим жила? А мне потом здесь оборотневых щенков качать?

– Чтобы тебе щенков не качать, она сама позаботится, ее учить не надо. А вот если перед князьями слово нарушишь, бесчестье тебе посильнее того будет. Кто свое слово не держит, тот пропащий человек и князем быть не достоин!

Вятичские воеводы молчали. Благовец был прав – не пойти в поход, нарушить ряд с другими князьями, не прикрыть от набега свою же собственную землю было невозможно. Возвращение похищенной княгини могло и подождать. Отправить Благовца назад одного означало поссориться и с воронежским, и с донским, и с полянским князем, а этого Святомер не мог себе позволить. Даже Доброслав, бледный, как березовая кора, молчал, не смея спорить.

Войска продолжали собираться, еще не зная толком, куда пойдут – на восход или на закат.

На заре Святомер вышел во двор и окинул небо взглядом, надеясь, что боги пошлют ему знак. Можно спросить волхвов – но что бы они ни сказали, идти на хазар надо.

С вышины раздался трубный крик. Святомер вскинул голову.

Из-за зеленых вершин леса вылетела белая лебедь и неспешно приближалась к городу, как живое белое облако на розовато-голубом рассветном небе. Подлетая, она сделала круг над луговиной, словно приветствуя Воротынец.

Святомер снял шапку. От громадного облегчения он даже ослабел, захотелось сесть прямо наземь, на глазах выступили слезы. На сердце стало легко, память о недавних сложностях и обидах растаяла, все тревоги показались смешными. Подумаешь, обманул! Главное – она вернулась. Живая, здоровая, раз летает, и вовремя. В самом главном угренский оборотень сдержал слово, а значит, наказание за прочие обманы может и подождать.

– Пойдем на хазар! – объявил дружине повеселевший Святомер. – Слово дали – надо держать, а не то всех вятичей ославят. А ты, сыне, не грусти! – Он ободряюще похлопал по плечу осунувшегося Ярко. – Из похода вернемся – пойдем на Угру, за твоей невестой. Будем сватать, а добром не отдадут – силой возьмем. Никуда она от нас не денется.

Ярко молчал. Он не мог спорить со старшим в роду, но хорошо понимал – до зимы еще очень долго и случиться может всякое. Особенно когда впереди ждет далекий и трудный хазарский поход…

Молинка вскрикнула во сне и дернулась; Лютава мгновенно проснулась, приподнялась, вцепилась в плечо сестры, быстрым взглядом окидывая темноту.

В воздухе реяло облако золотых искр.

– Вот он ты, негодник! – Лютава мигом вскочила, схватила сулицу, предусмотрительно положенную рядом на пол, и ловко метнула ее прямо в облако.

В истобке раздался короткий вскрик, облако искр, как живое, уклонилось от короткого копья, вытянулось и метнулось к окну. Заслонка оказалась отодвинута – а ведь с вечера ее закрывали и еще укладывали на косяке траву полынь и дедовник: все то, что служит оберегом от Летучего Змея.

Лютава мигом подобрала с пола сулицу и кинулась в погоню, рыча от ярости. Но огненное облако уже выскользнуло через окошко, в избе стало темно.

– Ох! – раздался с лежанки голос Любовиды. – Приходил опять, горе наше? Ушел? А меня такой сон сморил – хоть в било бей над ухом. Потом тебя услышала – проснулась. Доченька, ты как?

Лютава перевела дух и снова вздохнула в досаде, опираясь на сулицу. Вот уже третью ночь подряд она ночевала не на Острове, а в Ратиславле, в избе Любовиды. После возвращения из земли вятичей прошло уже с полмесяца, но Молинка так и не повеселела. Первые три дня после отъезда, пока над ней висел наведенный облик Гордяны, она провела как в полусне и плохо понимала, где находится и что с ней. Но вот чары растаяли, морок рассеялся, она пришла в себя и осознала, что случилось: она обручилась с княжичем Ярко, но брат и сестра все-таки увезли ее от жениха, увезли силой и обманом, чтобы вернуть домой.

Первые дни она плакала и не хотела с ними разговаривать, кляла обманщиков, погубивших ее счастье, грозила им гневом Лады. Но эти волки лишь смотрели на нее своими одинаковыми серыми узкими глазами и молчали. Они сделали то, что считали правильным. А до ее любви и тоски им не было дела. Лютава, правда, утешала ее, уверяла, что зимой сродники Святомера непременно приедут, и если отец посчитает этот брак подходящим, ее отдадут за Ярко и всего-то через полгодика она снова увидит своего ненаглядного жениха.

Но Молинку это все не утешало. Она была влюблена, весь мир без Ярко утратил краски, и сама себе она казалась пустой оболочкой – ее сердце, душа, жизнь остались на берегах Зуши. Даже если все сложится так удачно, как Лютава обещает, то ждать еще так долго! Когда ты влюблен, и два дня до новой встречи кажутся бесконечными, а полгода – это как целая жизнь и еще половина смерти после нее. Целое море черной пустоты, перейти которое не хватит сил. Этим двоим хорошо – когда они вместе, им больше никто на свете не нужен.

А если отец не согласится ее отдать? Ведь они все навыдумывали кучу каких-то сложностей – про хазар, про смолян, про дешнян! При чем здесь хазары и смоляне? Она ведь просто хотела быть счастливой с тем, кого указали ей Небесные Пряхи!

Ко времени возвращения домой Молинка немного взяла себя в руки. Возле устья Угры ночевали в Щедроводье, где большухой была двоюродная сестра бабы Темяны, а значит, жила родня; там Молинка уже молчала и не жаловалась, а ее истомленный вид приписывали усталости и волнению. В привычной обстановке новая любовь уже не казалась такой горячей и яркой, стала напоминать счастливый сон.

Вот они дома, ее обнимают мать и отец, братья и сестры, все рады и счастливы… Довольный князь хлопает Лютомера по плечу, целует Лютаву, благодарит старшего сына, и все Ратиславичи довольны: девушки возвращены, никаких обещаний вятичам не дадено, на хазар идти не надо!

Вершину и особенно, разумеется, Замилю очень тревожило то, что Хвалис не вернулся со всеми, а родичей волновала судьба Неговита, Домши, Толиги и Глядовца с сыном, которые все еще оставались в руках вятичей. Но Лютомер заверил, что и этих надо ждать обратно в ближайшие дни: он ведь честно выполнил уговор. Когда бойники в первый раз заночевали на берегах Оки, он сам разбудил Семиславу на белой заре, вывел из шалаша на поляну и снял чары.