– Девиц-то много, но больно уж мне эта по сердцу пришлась!

– Уморишь ведь ее!

– Ее краса по капле на Ту Сторону перетекает, здесь убавляется, там прибавляется. Как вся перейдет, так и сама девица на Той Стороне окажется. Тут-то уж навсегда моя будет.

– Нет, братец любезный. – Лютомер покачал головой. – Не отдам я тебе сестру на Ту Сторону, она роду здесь нужна. Уходи и дорогу к ней забудь. Иначе со мной тебе тягаться придется.

Он встал и медленно выпрямился во весь рост. Змей тоже поднялся, зависнув в воздухе и едва касаясь пола кончиком хвоста. Этот кончик беспокойно подергивался, на красивом лице ночного оборотня проступило злобное, хищное выражение. По оскаленным зубам пробежало пламя.

– Смотри, брат, – по-змеиному прошипел он. – Не пожалей потом!

– Уходи, – повторил Лютомер. – Нет тебе сюда дороги.

Змей Летучий, не ответив, взмыл и рассыпался на тучу пламенных искр. Искры быстро вытянулись сквозь кровлю, снова стало темно.

Лютомер смотрел вверх, словно продолжал сквозь крышу наблюдать за полетом своего брата-оборотня, младшего из трех сыновей Велеса. Тот не мог ослушаться старшего брата, как сам Лютомер был бы вынужден уступить Черному Ворону, если бы их пути пересеклись. Но Змей – горяч и мстителен. От него можно ожидать такого зла, что, может быть, и впрямь было легче отдать Молинку, раз уж она так ему приглянулась.

* * *

На пару следующих ночей Лютава еще оставалась с Молинкой, но Змей Летучий их больше не тревожил. Зато солнце жгло землю по-прежнему яростно, всходы вяли, отчаянно нуждаясь во влаге. И старшая жрица Молигнева решила просить дождя, пока зной не погубил все надежды на будущий урожай.

С самого утра все женщины княжеской семьи, за исключением разве что Замили, собирались во дворе. Вышла и Молинка – уже немного посвежевшая, со слабым румянцем на щеках. Перед избушками дожидались младшие дочери и племянницы Вершины.

– Русавка, ты идешь? – крикнула Ветлица в окошко избы, где еле-еле продрала глаза вторая из дочерей Молигневы. – Солнце ждать не будет! Все прихорашиваешься? Не старайся, все равно женихов сегодня не будет, никто тебя не увидит!

– А нам женихи ваши не нужны! – заявила Золотава. – Это вы, колоды старые, волнуетесь, а мы с Премилкой еще кагана хазарского подождать можем. Правда, Премилка?

Золотаве исполнилось всего одиннадцать лет, разговоры о женихах и прочем таком ее еще не волновали. Да и о чем им волноваться? Высокая для своих лет, тоненькая и гибкая девочка, со светлыми золотистыми волосами и голубыми глазами, обещала вырасти красивой, а тринадцатилетняя Премила во всем походила на Молинку, у которой от женихов не было отбоя. Метлой не отмашешься, как говорила Богониха.

Самой Ветлице не так повезло с красотой, но при своей бойкости она не терялась перед сестрами и нравилась парням. Сейчас ей сравнялось всего четырнадцать лет, но наверняка уже не один жених с нетерпением дожидался, когда пойдет три года с тех пор, как она впрыгнула в поневу, и можно будет к ней свататься.

– Вот уж кого нам не надо, так это кагана хазарского, – заметила Молинка.

После купальских событий в Ратиславле любили поболтать о хазарах, но Молинка вспоминала о них с содроганием. Пусть ей так ни одного хазарина и не пришлось повидать – у нее не шло из ума, что сейчас, когда они тут собираются рвать цветочки и вить веночки, ее Ярко бьется с хазарами на Дону и может погибнуть! Настоящий Ярко, а не тот, с огнем на зубах, что являлся к ней пылающими искрами с крыши…

– У батюшки, вон, три жены в доме, и то, бывает, ругаются, – заметила Лютава. – А у кагана знаешь сколько жен! Двадцать пять! Нам в Воротынце Гордяна рассказывала. Хазары дань берут с двадцати пяти племен и от каждого племени требуют кагану в жены княжескую дочь.

– И у вятичей требуют? – спросила любопытная Ветлица.

– У вятичей пока нет, а у поборичей и лебедян требовали. Семислава рассказала, это было, когда ее дед князем сидел. Приехали к поборическому князю люди от хазарского кагана, всякие беки и тарханы, стали требовать ему в жены дочь княжескую. А иначе, говорят, всю землю огнем пройдем, людей в полон уведем. А княжна совсем за кагана не хотела, у нее жених уже был. А он, как узнал про такую беду, забрал ее уводом. Князь смотрит – дочь-то пропала, что делать? Взяли девку из веси, тайком приняли ее в род, именем беглой дочери нарекли – и отдали. Вот, дескать, дочь моя перед богами.

– Да ну, вранье все это! – Ветлица не поверила. – Вам там басни сказывают, а вы уши развесили. А ну как узнают? Торговые же люди ездят, у нас, вон, даже Неговит на Дону был. Приедут, увидят, что княжна не та, вот и будет им огонь и полон!

– Да где Дон и где хазары!

– Где?

– Ну… далеко, в общем. Они где-то на Юлге-реке живут. Туда так просто не доедешь. Да и жен кагановых не видит никто! У хазар и самого кагана никому нельзя видеть, он там вроде бога почитается! Его народу показывают один раз в год на самый большой праздник, а в другое время к нему только воевода вхож, если что важное обговорить надо, и то между двух костров к нему идет! А ты говоришь – видели. Да кто же их пустит туда, купцов, да еще иноземцев?

– Ну, у него там и ор стоит! – фыркнула Премила.

– А главное, не приведи Макошь до такого дожить, что и вятичских князей дочери у кагана в женах окажутся! – вздохнула Лютава. – Если дочь княжескую отдадут, значит, себя данниками признают. А от них и до нас уже рукой подать.

– А что? К нам кто-то еще сватается? – На пороге землянки наконец-то появилась Русавка, потягиваясь так, что рубаха чуть не рвалась под напором пышной груди.

У многих дверей уже стояли женщины и девушки. Перед двором, где обитали многочисленные домочадцы Неговита, толпившиеся женщины рассматривали наряды его жены и дочери, Хорсавки. Неговит и в последней, не слишком удачной поездке своего не упустил – ухитрился каким-то образом раздобыть два куска шелка, которым теперь отделали навершник для жены и вздевалку для дочери.

Собравшись вместе, женщины и девушки Ратиславля отправились к луговине. Позади всех с явной неохотой плелась Амира, дочь Замили. Ратиславль уже пробудился: скотину выгнали, отроки носили воду, старухи разводили огонь в летних печках под навесом, принимались за стряпню. Несмотря на ранний час, уже становилось жарко, и Молинка обмахивалась ладошкой и дула себе за ворот рубахи. Женщины и взрослые девушки завернули подолы понев, заправив за пояс, чтобы снизу было полегче.

С конца длинного пригорка открывался широкий вид на зеленую луговину, за которой блестела под солнцем петля реки. С высоты казалось, что ослепительно-белые облака над рекой – совсем низко, что можно достать их рукой, если пройти еще немного вперед. Говорят, что в такие утра берегини и Рожаницы моют рубашки в небесной синеве и вешают на радугу сушиться. Казалось, что и сами девушки идут, как богини, по небесным лугам, и солнце, в облике золотого коня, пасется у той реки…