Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сдурела, Васька? Свалишь ведь, я еле на ногах держусь! – Он чмокнул ее в щеку и поставил на пол. – Вот, держи, тебе тут письмо пришло.
– Письмо? Мне? – удивилась Васёна, беря из руки отца белый конверт с единственной надписью: «В. Стожниковой». – Может, это тебе?
– Падежи повтори, – рассмеялся отец, наклоняясь, чтобы расшнуровать ботинки.
– А, ну да… – пробормотала она, направляясь в комнату. – Папа, ты есть-то хочешь? – спохватилась, остановившись на пороге. – Там вчера Ромка еды на оркестр наготовил… Правда, полуфабрикаты…
– Ну разумеется! На что вы еще-то оба годитесь, безрукие? – рассмеялся отец. – Придется с вами жить после свадьбы, с голоду ведь помрете.
Но Васёна уже его не слушала. Она забралась в постель, взяла очки и распечатала конверт.
«Здравствуйте, Василиса. Вы меня не знаете, но я знаю ваши статьи о моем брате, Леониде Вознесенском. Я очень благодарна вам за ту работу, что вы проделали. Спешу сообщить, что дело вернули на пересмотр, что, конечно же, ваша заслуга целиком и полностью. Я хотела бы вам тоже передать копию письма моего отца, Виталия Леонидовича Вознесенского, которое я нашла, разбирая недавно его бумаги в столе. Письмо старое, адресовано Леониду. Но там содержится информация, которая наверняка вас заинтересует, как заинтересовала следователя, занимающегося теперь реабилитацией моего брата. С огромной благодарностью и бесконечным уважением, М. Пестова».
Василиса поморгала глазами, еще раз пробежала текст – никакую М. Пестову она не знала, даже фамилию такую не встречала нигде. Сестра Вознесенского – так было написано, и Васёна вдруг вспомнила, что еще охранник Кочкин упоминал о том, что отец Леонида уехал из города, забрав младшую дочь. Выходит, это та самая девочка, только, конечно, уже взрослая.
Второй листок, вложенный в конверт, был вырван из тетради в клетку и уже пожелтел, а на сгибах немного потерся. Василиса развернула его: твердый мужской почерк, четкие буквы, ровные строки, как по шаблону, каждая буква словно нарочно вписана ровно в одну клетку.
«Дорогой мой Леня, когда ты получишь это письмо, меня уже не будет. Я специально кладу его в ящик стола, чтобы Милка нашла не сразу. Не хочу, чтобы мои дети думали обо мне плохо, но и умирать с таким грузом на душе тоже не могу. Я никогда не верил в бога, но сейчас мне кажется, что там, по ту сторону, нас непременно кто-то встретит и спросит, как мы жили, что делали, кого обидели. Так вот… До встречи с твоей мамой я какое-то время встречался с одной женщиной… Не могу сказать, что очень ее любил, но была какая-то привязанность. А вот она меня любила. Любила так, что мне становилось страшно. У нее был сын, мальчик пяти лет, Руслан. Я к нему по-своему привязался. Вскоре у нас тоже родился сын, но обстоятельства сложились так, что я не выдержал и ушел. Да, проявил слабоволие, малодушие – называй как хочешь. Но я бросил и женщину, и теперь уже двоих ее детей. Нет, ты не подумай, я всегда помогал им материально, они ни в чем не нуждались, я все-таки испытывал вину за то, что не справился. А потом я встретил вашу с Милой маму и понял, что хочу прожить с ней всю жизнь. Мы ведь очень хорошо жили, ты помнишь? Но и о Ростиславе я никогда не забывал, помог ему поступить в институт, поддерживал материально, в то время уже мог позволить себе делать это без ущерба для вас. А потом с тобой случилась эта ужасная вещь… И вся жизнь нашей семьи покатилась под откос. Мама ушла так внезапно… ты оказался в тюрьме, а я с Милочкой – один. Ты знаешь, что мы были вынуждены уехать из Вольска. Но речь не об этом. Я тебя очень прошу, Леня, если когда-нибудь ты вновь окажешься в Вольске, отыщи Ростислава Хановича, он все-таки твой брат, и передай ему, что я всю свою жизнь жалел о том, что оказался слабым и оставил его. И ты сам тоже прости меня за это. Обнимаю».
– С ума сойти… – еле выдохнула Василиса, отложив листок на кровать и снимая очки. – Просто с ума можно сойти… теперь все встало на свои места… Ханович! Руслан Ханович, следователь… Папа, папа, я знаю, кто на самом деле убил маму! – заорала она вдруг, срываясь с кровати и босиком вылетая в коридор.
Город Вольск, двадцать лет назад
Старший следователь Руслан Ханович держал в руках составленный со слов потерпевшей фоторобот и чувствовал, как внутри все холодеет от ужаса. С черно-белой распечатки на него смотрело лицо младшего брата.
«Нет, этого не может быть», – думал Руслан, рассматривая каждую черточку, чтобы найти несовпадения и вздохнуть с облегчением, но нет: это совершенно точно был Ростик.
– Гаденыш мелкий… – пробормотал Руслан, скомкав в ярости листок и выбросив его в корзину. – Неужели это действительно его рук дело? Но как мне тогда быть? Это мое дело, я веду его с самого начала – и теперь что же? Пойти на доклад к руководству, заявить: «Заберите дело, это мой брат!»? Своими руками подвести его под пожизненный срок?
Он вцепился в волосы и изо всех сил дернул – на пальцах остались пучки, а от боли в голове немного прояснилось. Отряхнув руки над мусорной корзиной, Руслан встал, поправил китель и снова ощутил прилив ярости. Эти погоны стоили ему адского труда сперва в институте, потом в райотделе милиции, и вот теперь, когда он наконец осел в прокуратуре и заработал авторитет и звание, на сцене появляется младший братец и рушит все к чертовой матери – как, собственно, делал всегда. Мамочкин любимчик…
У них были разные отцы, и отец Ростика сбежал от них, едва тот родился, а мама всегда выделяла младшенького – ну а как же, родился семимесячным, в детстве много болел, рос слабым, и Руслану, физически куда более крепкому, занимавшемуся спортом, приходилось защищать его и оберегать. Мать культивировала в нем вот это: «Ты старший, ты сильный, ты должен».
Сколько себя помнил, Руслан постоянно был что-то и кому-то должен: матери, друзьям, учителям, тренеру, брату… Вот-вот, особенно – брату, этому заморышу, вечно влипавшему в какие-то истории, словно нарочно. Руслан рос с ощущением долга, который он не выплатит никогда, при этом его собственные интересы для матери и всех окружающих всегда были на втором плане.
Когда Руслан увлекся боксом, первое,