Джимми самым добросовестным образом принялся за дело и облазил всю ее квартиру вдоль и поперек. При этом он хранил молчание, что было Одетте только на руку.

— Для владелицы ресторана у вас в холодильнике удивительно мало припасов, — заметил он с улыбкой, появляясь через четверть часа в гостиной.

— Холодильник не продается — ни с продуктами, ни без них, — так что какая разница? — сухо сказала Одетта, не имевшая ни малейшего желания обмениваться с ним шутками. Продажа квартиры была для нее делом отнюдь не шуточным.

— Извините, — уже без улыбки сказал Джимми и отправился смотреть спальню. Он посвятил этому занятию никак не меньше десяти минут, и Одетта уже стала подумывать, что он залез к ней в гардероб и осматривает ее белье.

— Может, чаю хотите? — крикнула она. — Или кофе?

— Скотч, пожалуйста. Если есть, конечно, — ответил Джимми, снова появляясь в гостиной. — Должен заметить, квартира у вас просто удивительная.

— Мне она тоже всегда нравилась, — сказала Одетта, открывая бар и исследуя взглядом в поисках классического виски ряды стоявших там оклеенных красочными этикетками бутылок. Это были все больше приношения ее клиентов, оставшиеся с той поры, когда она работала в рекламном агентстве.

— Мать честная! — воскликнул Джимми, заглядывая через ее плечо в зеркальный бар, заставленный экзотическими напитками и хрустальными стаканами всех размеров. — Да это же копи царя Соломона!

Одетта давно мечтала об огромном баре, Походившем на волшебную пещеру Аладдина, которая, как известно, была битком набита всевозможными сокровищами, сверкавшими так, что глазам было больно. У нее в баре тоже все сверкало — и хрусталь, и зеркала, и тщательно начищенное серебро.

Так и не обнаружив в баре обыкновенного скотча, Одетта отмерила Джимми щедрую порцию ирландского виски, после чего уселась на диван и стала смотреть, как он пьет, желая определить его реакцию.

— А вы не будете? — спросил Джимми, выразительно щелкнув ногтем по стакану.

— Я, с вашего разрешения, лучше немного покатаюсь вот на этом, — сказала Одетта, влезая на велотренажер и принимаясь крутить педали.

— Понятно, — рассмеялся Джимми. — Не хотите пить за рулем… Кстати, — добавил он, — я совсем забыл поблагодарить вас за цветы.

— Не стоит, — бросила Одетта. Она терпеть не могла, когда ее благодарили за такие ничтожные, на ее взгляд, знаки внимания.

— Как же не стоит? — удивился Джимми. — Цветы были такие красивые. И со значением. Скажите, вы сами подбирали букет?

— В доме отличный тренажерный зал и бассейн, — поторопилась сказать она, чтобы отвлечь внимание Джимми от букета. — Я, правда, делаю упражнения здесь, но только потому, что мне так удобнее.

Джимми кивнул в знак того, что принимает ее слова к сведению, и отправился смотреть ванную — ее святая святых. Это было самое интимное место в квартире, и, пока Джимми его исследовал, Одетта чувствовала себя не лучшим образом. У нее было такое ощущение, будто ей заглядывают под юбку. Ее бы воля, она вообще не пустила бы Джимми к себе на порог — особенно после того, как он стал свидетелем ее истерики. Истерика, как известно, тоже вещь чрезвычайно интимная. Уж лучше бы пришел кто-то совершенно незнакомый, чужой… Увы, обстоятельства складывались таким образом, что ей выбирать не приходилось. Квартиру необходимо было продать. Как можно быстрее, кому угодно, по любой мало-мальски сходной цене. Иначе… иначе вся ее жизнь могла пойти прахом.

Как следует все взвесив, Одетта решила не упускать клиента.

— Еще стаканчик? — елейным голосом спросила она у Джимми, когда он вылупился из ванной комнаты. Она как никто знала, что при заключении торговой сделки немного подпоить клиента — самое милое дело.

Джимми отхлебнул из стакана и поднял на нее глаза.

— Сказать по правде, я приехал к вам вовсе не для того, чтобы смотреть вашу квартиру.

— То есть как это? Выходит, вы покупать мою квартиру и не собирались?

— У меня нет таких денег. — Джимми, щурясь от яркого света галогеновых ламп, демонстративно развел руками. — Уж извините.

— Тогда зачем вы сюда приехали?

— Хотел еще раз увидеть вас, — ответил Джимии, задумчиво пожевав губу.

Одетта не могла скрыть своего разочарования. Конечно, слова Джимми ей польстили — и даже очень, но деньги сейчас были для нее нужнее и важнее любых признаний.

— Ну вот, вы меня увидели, — пробормотала она. — Для этого, кстати сказать, вам было вовсе не обязательно сюда ехать. Я сижу в «РО» с утра до ночи. Могли бы туда заскочить.

— Мне нужно было увидеться с вами наедине, а в «РО» всегда так шумно и так много людей… Толком и не поговоришь. — Джимми откашлялся. — Дело в том, что я хотел пригласить вас на обед.

Одетта не сразу нашлась, что ему ответить. Не стоило ей все-таки раскрываться перед этим парнем и плакать у него на груди. Увидев ее слезы и слабость, он, похоже, зачислил ее в разряд несчастненьких и решил ее облагодетельствовать. Ей, Одетте, благодеяний не надо.

— Извините, Джимми, но я сейчас слишком занята и никуда не пойду.

— Настолько заняты, что вечером в пятницу сидите дома и занимаетесь на тренажерах?

— Это мое дело, чем я занимаюсь. — Она спустилась по лестнице в гостиную и жестом предложила ему сделать то же самое. — Кстати сказать, я до сих пор не могу взять в толк, как вы узнали, что я хочу продать квартиру, и откуда у вас мой адрес…

— Мне Калум Форрестер сказал.

— Калум? — повторила она непослушными губами.

Джимми кивнул.

— Я видел его сегодня утром, и он мне сказал, что вы выставили свою квартиру на продажу.

— Значит, он в Лондоне? — выдохнула Одетта. — Я-то думала, он уехал отдыхать.

— Какое там «отдыхать»? — рассмеялся Джимми своим громыхающим смехом, который, должно быть, перекрывал все звуки африканской саванны. — Он работает как каторжный. Воплощает, так сказать, в жизнь свой проект по созданию «Дворца чревоугодия».

— «Дворца чревоугодия»? — в изумлении переспросила Одетта.

— Помните, я рассказывал вам на свадьбе у Саскии о новом предприятии? Так вот, я вел тогда речь о любимом детище Калума. Я думал, вы о нем знаете.

— Да я впервые об этом слышу! — воскликнула Одетта. Подбежав к бару, она достала из него первую попавшуюся бутылку и плеснула из нее себе в стакан. В тот момент, когда она подносила стакан к губам, ее осенило: вот в чем, оказывается, заключалась головоломка, о которой упоминал Флориан Этуаль! И странный факс, в котором говорилось о Фермонсо-холле, — один из элементов этой головоломки. — Калум играет со мной в какую-то странную игру! — выпалила она, глядя на Джимми сквозь плескавшуюся в стакане коричневую жидкость. — Почему, спрашивается, он не сказал мне о своем новом проекте? Ах да! — Тут она хлопнула себя по лбу. — Я отказалась сделать ему минет — вот почему! Какая же он скотина. Законченный подонок и скотина — вот он кто. Хрен собачий!