тебе умереть, Джуро, – сказала ямауба, чьи руки были в крови. – Ешь. Лес отбирает. Лес дает.

Все плыло перед его глазами. Он увидел темный истекающий дымом и патокой сгусток, горячий, влекущий его. Не понимая до конца что делает, Хранитель вонзил острые лисьи зубы в сладкую плоть, и это было вкуснее, чем самые нежные ласки Аюми.

Это была ее любовь. Ее суть. Ее сердце, которое горная ведьма скормила лесу.

И лес проснулся.

У страшных слов голос твоих любимых

Дни были быстрыми, а ночи – короткими. Проснуться. Умыться в ручье – ледяной! Отправиться с Джуро на тренировку, где я чувствовала себя неловко, а он смотрел и почти не моргал. На четвертый или пятый день мои руки перестали дрожать от тяжести тренировочного меча.

Погреть пару котелков с водой и помыться. К этому я все еще не привыкла. Утомительно и все равно холодно.

Дальше – обед, который надо было приготовить самой, потому что Хона возвращалась только ночью, а просить у ханъё из деревни я не хотела. Потом приходила Каори и уводила меня в лес, учила ходить тихо, читать следы и собирать только нужные растения и грибы. В спокойные дни я выбиралась в деревушку, играла с детьми и всеми силами избегала Аки, что становился день ото дня темнее лицом. Он явно что-то замышлял. Я не хотела в этом участвовать.

Повторить. Повторить. Повторить.

Мне было неприятно оттого, как все вокруг добры ко мне. Это казалось неправильным. Я же их обманываю.

В какой-то момент я перестала считать дни и испугалась этому. Прошлое словно отступило в тень. Я забыла, что для меня главное.

Вот как, оказывается. Если дать себе время, то все получится пережить. Чувства и эмоции тускнеют быстро, а без них страшные события становятся просто неприятными воспоминаниями.

Здесь, в лесу, все шло своим чередом, дни сменяли ночи, но само время, сам мир – все это остановилось.

Мне приходилось напоминать себе о реальности. Вот уже третий день подряд я приходила к той реке рядом с водопадом, которую показал мне Джуро. Я смотрела в черные зрачки Амэи, кривила чужие губы и сжимала кулаки. Только так просыпалась злость.

Я смотрела и смотрела до тех пор, пока сквозь чужие черты не начинали проступать мои собственные. И тогда я повторяла молитву:

– Я Соль ши Рочи. Дочь Рюичи ши Рочи и Юки ши Рочи. Я человек. Хэджайм ши Тайра предал нас. Он убил Сина, убил отца, а меня с Амэей бросил в публичный дом. Я спасу ее. Я отомщу ему. Я не забуду. Я больше не позволю сделать себе больно. И никогда не буду слабой. Никогда.

Скоро все это, все Море Деревьев, Джуро, Хона и Каори тоже останутся в прошлом и станут воспоминанием. А я, Соль, пойду дальше, потому что дел у меня много и они не ждут.

Месть, долг. Несчастная служанка, оставленная мной в публичном доме. Дядя и кузен, которым надо рассказать правду о случившемся.

И Хэджайм, которому надо перерезать горло.

Я отдохнула, набралась сил и с каждым днем я все чаще думала: скоро, скоро, еще немного, и я уйду. Незаметно, тихо, так, что никто не поймет, куда я делась. Но почему-то не двигалась. Просыпалась, шла умыться, тренировки, приготовить обед…

А потом пришли сны. Они повторялись снова, и снова, и снова.

Син, которого избивает Хэджайм. Хэджайм, который улыбается мне, пока я лежу, скованная страхом, а потом подходит и снимает с моих плеч белое кимоно. «Ты – моя», – говорит он, и я целую его по своей воле. Я, что стою перед зеркалом и вижу, как мои голубые глаза вытекают и бегут по щекам, а на их месте прорастает одно, два, три дерева, целый лес. Отец. Он прижимает меня к себе, и мое тело ломает стрелы. Мама. Я не вижу ее лица, его закрывают длинные черные волосы, но она в белом. Она идет в горы и вырывает из своей груди сердце. Там, где падает кровь, распускаются алые паучьи лилии. Джуро срывает их, вставляет сухие стебельки в мои волосы, а цветы становятся шпильками, что царапают мою голову. Но красота требует жертв. Меня обнимает тетушка. Тоширо кормит ее гортензией и плачет, а я вдруг понимаю, что все они, все, совершенно все мертвы.

Пока я радовалась жизни в краю горных ёкаев и лесных ками, они могли быть уже мертвы. Тоширо, дядюшка, Амэя…

Я потеряла счет времени. Проснувшись в липком поту, в полной тьме я начала загибать пальцы и с ужасом поняла – Хэджайм уже должен был вернуться в чайный дом госпожи Сато. А значит, Амэя…

Что с моей Амэей?! Как я могла… Почему я забыла об этом? Как я могла позволить себе отвлечься? Легкие улыбки Джуро, охота, тренировки и купание в ледяных горных водопадах и горячих источниках… Как я могла позволить этому увлечь меня?

Когда страшные сны повторились – а они повторялись снова и снова, порой наслаиваясь на прогулки в лесу, беседы с Каори, готовку с Хоной – я поняла, что надо делать. Так не могло продолжаться.

Если я ворвусь в публичный дом, это ничего не изменит. В лучшем случае меня схватят надзиратели и не выпустят. В худшем – лишат жизни госпожу Сато за обман, а следом меня и Амэю. Нужно было действовать хитрее и на опережение.

Проснувшись среди ночи, я тихо подтащила к себе собранный заранее сверток. Там было немного продуктов, теплое хаори и бурдюк с водой. На опушке, где мы встречались с Каори, меня ждал лук и колчан со стрелами. Двигаясь в доме ямаубы наощупь, я оделась, подобрала сандалии и готова была выскользнуть прочь.

Так было проще. Просто уйти, ни с кем не попрощавшись, потому что объяснить все Джуро было бы слишком сложно. Но я не смогла.

– Уже уходишь? – спросил тихий голос. Хона шелохнулась в углу и поднялась мне навстречу. Луна мягким сиянием окутывала ее седые волосы.

Я вздрогнула.

– Не пытайся мне помешать, – предупредила я, исподлобья посмотрев на ямаубу. – Так надо.

Ведьма примирительно вскинула ладони.

– Не сомневаюсь. Я все думала, когда ты решишься? Даже мне невыносимо было видеть твои сны.

Мои… сны. Я нахмурилась, сильнее сжав мешок в руке. Ее способности перестали удивлять меня – потому что как можно удивляться, зная, что она прожила, должно быть, тысячу лет? Хона подошла ко мне.

– Ты знаешь,