Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Когда Юки и Харуэ уходили, ты оставалась одна, бедняжка?
— Зато я могла спокойно убрать божницу, — ответила Хидэ.
— И в самом деле, вон она как заблестела! Но это тебя, наверно, очень утомило?
— Люди сильны духом. И когда это нужно, человек способен делать послушным и свое тело.
— Как мы вчера договорились с тобой, я больше ничего не скажу, но, может быть, ты хочешь мне что-нибудь сказать напоследок?
— Спасибо тебе за долгую совместную жизнь.
— Это я должен тебя благодарить. У меня не хватило умения и упорства, чтобы создать достойные тебя условия жизни. Прости меня за это.
— Извини, но мы ведь вчера договорились, что об этом больше ни слова.
— Долгая, долгая человеческая жизнь. Что это: три месяца, полгода, год или сто лет?
— Прости меня Сэндзо, — прервала его жена, — там в комоде, в нижнем ящике, лежат две пары новых таби, мои и сестрины. Достань их, пожалуйста.
Сэндзо поднялся, подошел к комоду и выдвинул ящик. Из ванной доносился голос Харуэ и молодой смеющийся голос старой Юки.
— Тетушка, да ведь это я здесь говорю…
— Здесь-то здесь, милая, но все же…
Странно было слышать в этом доме в полночь оживленные голоса и особенно — удивительно молодой и звонкий смех старой Юки.
— О, давно я уже не видел этой шкатулки, — сказал Сэндзо, вынимая из комода вместе с таби и изящную, ручной работы деревянную шкатулку, которыми славится Хаконэ. Перебирая содержимое шкатулки, он продолжал: — У тебя тут разные пуговицы и какие-то металлические застежки. Интересно, что это за металл?
— Кто его знает, — отвечала Хидэ. — Так, собирала всякую мелочь, думала: может, пригодится когда-нибудь.
— Да, вот так это все было, было… — Задвинув ящик, Сэндзо сел возле комода, обхватил руками колени и уставился на электрическую лампочку. В это время в комнату вошла Юки.
— Я тоже надела взятый из прачечной халат, до чего приятно! — сказала она, подходя к столику.
— Над чем это вы так смеялись? — спросил Сэндзо. — Что-нибудь очень забавное было?
— Харуэ-сан копировала танцовщиц, и было очень смешно.
— Хидэ, ты тоже переходи туда, — сказал Сэндзо жене, указывая рукой на гостиную.
— Хорошо. А ты передай, пожалуйста, сестрице наши таби.
— О, большое спасибо, — поблагодарила Юки, принимая из рук Сэндзо сверток с таби, и, обращаясь к сестре, ласково сказала: — Может, сейчас и перейдешь? Давай я тебе помогу. Обопрешься на мое плечо и пойдем.
Сэндзо откупорил бутылку, наполнил свою чашечку, пригубил и, кашлянув, сказал:
— Вечно она никак из ванны выбраться не может.
Хидэ и Юки сели за столик. Сестры были очень похожи.
— Дождь так и не перестает?
— Нет, все моросит и моросит.
— Слышите? Идет товарный состав! — сказала Юки. — Каждую ночь он проходит в это время; я просыпаюсь от этого грохота.
— Ничего удивительного, сестрица. Я туговата на ухо, но и я каждую ночь слышу его.
— В этом доме невозможно больше жить, — сказал Сэндзо. — Его бы надо снести и построить новый.
Все трое — каждый думая о чем-то своем — взглядом обвели помещение.
— Странная вещь, но у меня и сестрицы не осталось больше никаких родственников.
— Да, остались только мы с тобой, — сказала Юки.
— Я избавился наконец от всяких хлопот, — проговорил Сэндзо. — И отлично чувствую себя в этом выстиранном халате. Но взгляните-ка, как испортили подол.
— Ох, я и не видела, — сказала Хидэ: — Зачем же тебе его дали?
— Это его в химчистке так отработали. Но мне плевать, мне и в нем хорошо. Я стыжусь только вас, а до посторонних мне нет никакого дела. Мне вовсе не стыдно показаться перед ними в таком виде. Я изо всех сил старался, чтобы никого ничем не обременить. И вот я хожу в таком халате…
Сэндзо горько усмехнулся.
— Да, но зачем это выставлять напоказ? — сказала Юки.
— Наша Харуэ, если поразмыслить, глубоко одинокий человек, — сказала Хидэ, вперив глаза в столик.
Легкий ночной ветерок качнул стеклянную дверь, выходящую в сад и затих.
— Давайте выпьем залпом, — сказал Сэндзо, берясь за бутылку.
Харуэ, которая прихрамывала, как ни удивительно, появилась в гостиной настолько бесшумно, что никто не заметил ее прихода.
Лицо у нее было белое как мел. Возможно, так на нее подействовала ванна… На ней тоже был безупречно чистый купальный халат.
Теперь все четверо, по японскому обычаю поджав под себя ноги, сидели на циновках за столиком.
— Выпей* Харуэ! — сказал Сэндзо, протягивая ей чашечку сакэ. Харуэ обеими руками взяла чашечку. Чашечка дрожала в ее руках. Тяжело вздохнув, Харуэ проговорила:
— Дядюшка, и вы, матушка, и вы, тетушка…
— Ну говори, чего же ты замолчала?
— Сегодня с самого утра мы ни слова не проронили о смерти. И я, я считала себя молодцом. Но теперь, теперь…
С трудом подавляя слезы в голосе, она не смогла сказать больше ни слова и, припав лицом к столику, заплакала.
И больше ничто уже не нарушало безмятежного спокойствия, царившего этой ночью в доме Ота.
Присутствовавший при судебно-медицинской экспертизе бакалейщик господин Садаёси Умэмото сказал:
«Я, собственно говоря, не был родственником семьи Ота. Лет десять назад мой отец обслуживал этот дом, С тех пор и я поддерживал дружественные отношения с господином Отой. В свое время его жена находилась на излечении по поводу легочного заболевания в токийской больнице, где работала сиделкой Харуэ. Тогда они ее и удочерили.
Снотворное, по-видимому, скопила Харуэ. На вопрос о том, состояла ли она в интимной связи с господином Отой, я ничего ответить не могу, так как мне это не известно».
Вопрос об интимной связи, вероятно, был задан каким-то репортером. Но это у них вошло в дурную привычку, у нынешних газетчиков, мешать в одну кучу вопросы и ответы и публиковать это в виде газетной статьи.
Синъитиро Накамура
ОЖИВШИЙ СТРАХ
— Мне сегодня выпало тяжелое испытание, — сказал он.
В этот вечер я впервые различил темные впадины под глазами этого человека, который вот уже двадцать лет был моим другом. Мне он всегда казался очень молодым, но сейчас он выглядел несказанно измученным. Эти круги вокруг глаз и потускневшая, морщинистая кожа руки, в которой он держал стаканчик с сакэ…
— Когда тебе за сорок, стоит чуть ослабить контроль над собой, и тут же появляются все признаки среднего возраста. Поэтому я стараюсь как можно больше гулять.
Со мной недавно было то же самое — кожа на руках сделалась тусклой, как у него теперь, — тогда по