То, что в емкостях на дне кислота, это и был второй важный факт. Вывод напрашивался сам собой – после нападения на машины, так и не доехавшие до аэродрома, трупы жертв пытались спрятать и выбрали вот этот способ. Но Катя помалкивала пока что про свои выводы. Лишь молча слушала, забившись в угол на заднем сиденье.

– Итак, что мы имеем, – полковник Гущин сунул в рот сигарету. – Многое мы имеем, как ни странно. Столько фактов уже. Вот, например, что пилот вертолета показал?

Допрашивать пилота, вернувшегося на аэродром, отрядили местных оперативников. И те постарались на славу – протокол допроса на четырех листах. И схема полета, которую во всех подробностях попросили пилота набросать на карте.

– Пилот утверждает, что это был обычный учебный полет с клиентом, уже имеющим допуск и летное удостоверение, – продолжал Гущин. – Пилот, диспетчер аэродрома и наш источник информации там, на аэродроме, опознали в клиенте человека, который уже пытался нанять вертолет, – то есть нашего фигуранта Ивана Лыкова. Однако пилот показывает, что, несмотря на то, что полет длился всего двадцать минут вместо арендованного часа, клиент показал себя знающим вертолет – конечно, управление ему пилот не доверил, но судил по его замечаниям – Лыков летал прежде и умеет это делать. Наверно, там, на станции «Восток», выучился летному делу. Маршрут выбирал он сам. Маршрут примерный его мы сами наблюдали. К территории биокомбината предложил полететь он и после попросил сесть и высадить его.

– И пилота это не удивило? Что вот так внезапно полет прервался? – спросил Долгов.

– Нет, ему Лыков деньги сунул, наличкой за посадку неплановую. Пилот настаивает, что это был типичный учебный полет. Правда, после, когда наши сотрудники стали задавать уточняющие вопросы, он признался, что ему показалось, будто Лыков что-то искал конкретно в этом квадрате.

– Мы это и без показаний пилота знаем, – Долгов вздохнул. – Куда он делся-то? Хотя тут мест много, чтобы спрятаться. Патруль его ваш так и не обнаружил. Что он искал на территории бывшего биокомбината? Логично предположить, что трупы.

– Если он в Антарктике работал и «Биотехника» проекты инвестировала, так, может, у него какие-то знакомые там? – сказал Гущин. – И он ищет кого-то в том числе и среди погибших?

– Тогда получается, что он знает о нападении на машины и о том, каков был груз, вообще много чего знает в отличие от нас. И логичнее всего предположить – не сам ли участвовал в этом преступлении? – Долгов смотрел в темное окно мимо Кати. – Но нам надо начинать не с Лыкова, Федор Матвеевич, – он впервые (так показалось Кате) назвал Гущина по имени-отчеству. – В этой ситуации, при таком раскладе нам надо срочно искать подходы к корпорации «Биотехника». Пора допрашивать кого-то из них. Если только, конечно, сумеем их найти.

– Костьми лягу – отыщу, – хмыкнул Гущин. – Как это не найти их? Целая корпорация, мало ли что сейчас банкроты. Но такими делами ворочали – разработкой разного шпионского дерьма, в Антарктиду средства вкладывали, сами говорите – про это писали даже в прессе. Какая-то хрень у них сбежала – не пойми что, на людей в Ховрине бросается, пугает насмерть…

Катя с изумлением смотрела на Гущина: значит, все это время он верил, считал, что в Ховринской больнице и правда что-то было, есть!

– От них человек на аэродром приезжал, он на пленке есть, они самолет до Саратова фрахтовали, счета проплатили, пусть и через подставную фирму. Наконец, мы сегодня тела нашли. Если это их люди, их сотрудники, они их опознать должны. Пусть то немногое опознают, что кислота не сожгла. – Гущин выдернул сигарету из пачки. – Куча информации, куча улик, и чтобы нам при этом не найти подходов к этой вашей «Биотехнике»? Я завтра этим лично займусь.

Август Долгов откинулся на спинку сиденья. И закрыл глаза.

На следующий день он в главк не приехал, видимо, работал по своим каналам.

Полковник Гущин в главке тоже не появился. Катя весь день ждала новостей, заходила в управление розыска, и каждый раз ответ один и тот же – полковник Гущин в министерстве на Житной, полковник Гущин в областной прокуратуре, полковник Гущин, прокурор области и замминистра МВД на приеме у Генерального прокурора.

Среди всех этих тщетных ожиданий и надежд Катя набрала номер телефона Сергея Мещерского – где он-то? Не пора его в федеральный розыск объявлять?

Мещерский ответил – хриплый голос, как с перепоя.

– Сереж, в чем дело? Куда ты пропал? Где тебя носит?

– Катюша, ты меня извини… ты просила, я не справился… я тут всю ночь в обнимку с унитазом…

– Ты что, заболел?

– Ванька Лыков, дьявол, мне что-то дал, в кофе подсыпал, видимо, какой-то наркотик, никак эта дрянь из меня не выйдет.

– Ты его разыскал?

– Да, ждал у его дома по старому адресу, он вернулся поздно, ну а потом у него в квартире… он меня кинул, понимаешь, подставил. Я там целый день в отключке у него провалялся и еще до сих пор в себя никак не приду.

– А Лыков где?

– Я не знаю, когда я очнулся у него в квартире, его уже след простыл.

– Давай я с тобой в больницу съезжу? – предложила встревоженная Катя. – Как ты себя сейчас чувствуешь?

– Лучше. Ты не волнуйся. Запиши его адрес. Как совсем полегчает, я тотчас к тебе приеду.

Катя пожелала ему скорейшего выздоровления, записала домашний адрес Лыкова для Гущина.

А на следующий день с утра начались странные дела.

Утром на проходной главка она столкнулась с Евой Ершовой, та по обыкновению рассеянно рылась в своей большой сумке в поисках карточки-пропуска в главк.

– Катя, здравствуйте, что случилось? Я полковнику Гущину второй день звоню, у меня результаты анализов по больнице готовы. Никак вас никого застать не могу. Вчера по мобильному меня Долгов поймал, сказал, чтобы с результатами анализов я ехала сюда, в главк.

Катя посмотрела на часы – сейчас в управлении розыска как раз начинается оперативка, а это надолго. Она завела Ершову к себе в кабинет пресс-центра, сварила кофе в кофеварке и начала рассказывать консультантше о событиях последних дней.

От волнения у Евы аж очки запотели. А может, это от горячего кофе. Она сняла их, положила на стол рядом. А Катя подумала, что очки это так, фикция… стекла там простые, а не с диоптриями…

– У вас сколько близорукость, Ева? – спросила она, протягивая руку к очкам Ершовой. – Операцию по коррекции зрения делать не хотите?

Ева Ершова оказалась проворнее, сцапала свои очки и водрузила их на нос.

– У меня почти минус четыре, – ответила она. – Операцию делать не хочу, а линзы контактные я не ношу принципиально. А что, Катя, по-вашему, очки мне совсем-совсем не идут?

– Очки женщину не то что старят, но добавляют ей солидности, учености, а порой и меняют кардинально. – Катя подлила консультанту кофе.