Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Чем занимаешься?»
Я пишу в ответ: «Всей семьей смотрим телевизор».
Он отвечает: «Аналогично. Хочешь, приходи».
Я несколько раз перечитываю текст. Что он имеет в виду? Смотреть телевизор с нашими друзьями или только с ним, в его комнате.
Я пишу: «А кто еще будет?»
Он отвечает: «Только ты».
Ух-ты! Интересно, семья решит, что я его девушка. Когда на кухню заходит папа, я его спрашиваю.
– Можно мне сегодня вечером встретиться с друзьями? – О том, что я собралась в гости к мальчику, и мы будем там одни, я упоминать не стала.
Папа задумался.
– Ты возьмешь с собой Надю и Волкера?
– Наверное, нет.
– Тогда мой ответ – нет, – отвечает он.
– Папочка! – Я делаю возмущенное лицо. Мама наверняка бы разрешила. Мне не нужно было его спрашивать.
Он качает головой.
– Это мой окончательный ответ, Лили. Сегодня День Благодарения, и мы собрались вместе всего на пару дней. Сиди и смотри фильм вместе со всеми.
– Хорошо, через минуту я к вам присоединюсь, – обиженно ворчу я. – Только скажу друзьям, что не приду.
Я пишу еще одно сообщение, а потом болтаюсь на кухне в ожидании ответа от Рива. Но он так и не ответил.
Глава тридцать шестая. Мэри
Я не стала наряжаться к Дню Благодарения. Не спустилась вниз и не предложила тете Бэтт помощь на кухне.
Когда я, наконец, решилась, именно там ее и нашла. Она стоит у раковины и готовит праздничный обед. Вернее, не готовит.
Невозможно представить, что тетя Бэтт будет готовить индейку – она вегетарианка. День Благодарения в ее компании предполагает изобилие вегетарианской еды: сахарную тыкву, зеленую фасоль с миндалем, запеченные корнеплоды, грибной суп-пюре. Но сегодня она приготовила только салат. Для себя одной.
Весь день она провела в мансарде. Рисовала. Одна.
– По-моему, еды больше не осталось, – говорю я резко.
Тетя Бэтт замирает. Через мгновение она роняет тарелку в мыльную воду и оборачивается. Мне кажется, что она тоже разозлилась.
– Я решила не готовить много потому, что ты не ешь, Мэри!
Меня обидели ее слова. Сегодня день, когда люди благодарят друг друга и проводят его вместе с семьей. У нас все не так.
Я плюхаюсь на один из кухонных стульев.
– Должны были приехать мои родители. Я не знаю, за что они меня так наказывают. Они никогда мне не звонят. Никогда.
Тетя Бэтт кусает губы, будто хочет мне что-то ответить, но сдерживается.
– Что? Они о чем-то с тобой говорили? – Может, они звонили, но тетя Бэтт мне не передала?
Она вздыхает, и мне кажется, что она тщательно подбирает слова.
– Могу только предположить, что твоя мама до сих пор расстроена тем, что ты ее покинула.
– Я это сделала не для того, чтобы их ранить!
– Возможно, но что есть, то есть. Ты ее единственная дочь, Мэри. Она бы для тебя в лепешку разбилась! Я всегда говорила, что твои родители тебя слишком избаловали. Они давали тебе все, что ты ни просила. Я предупреждала, что это плохо, но они меня не слушали. Они лезли вон из кожи ради тебя. Разве можно винить маму, что она по тебе так скучает? Ты была ее миром! – Она отворачивается, не в силах больше меня видеть.
– Мне же стало лучше. После Хэллоуина. После того, как ты убрала те странные штуки и перестала произносить свои странные заклинания, – говорю я, хотя это не совсем правда. Я больше не впадаю в прострацию, но со мной случаются другие странные вещи.
Тетя Бэтт смотрит на меня с жалостью и шепчет.
– Ты ведь сама не знаешь, на что способна, да? Ты даже не знаешь, кто ты такая.
Холодок пробегает по моей спине.
– Тогда сама мне скажи! Скажи, кто я! Ты меня пугаешь!
Тетя Бэтт морщится.
– Тебе нужно успокоиться.
– Ты сама меня расстраиваешь!
Тетя Бэтт идет к себе в комнату. Я следую за ней, но она проворнее меня. Она входит и захлопывает за собой дверь.
– Иди к себе, Мэри! – кричит она. – Иди к себе и сиди там, пока не успокоишься!
Я поступаю ровно наоборот. Выхожу на улицу.
Главная улица пустынна. Кроме кинотеатра, закрыто все, некоторые магазины уже украшены к Рождеству. Из кинотеатра улицу вываливается целая толпа. Я стою у двойных дверей и смотрю. Неужели я не такая, как они? Я не нормальная?
Может, что-то со мной случилось, пока я столько времени лежала в больнице? Я пытаюсь вспомнить, но не могу. Они что-то со мной там сделали? Лечили меня электрошоком или даже чем-то похуже? Проводили экспериментальное лечение или поили таблетками, которые изменили мое сознание?
И тут я вижу, как из кинотеатра выходит Рив с Ренни. Он обнимает ее рукой за шею, и она смеется.
– Ривви, я же говорила тебе, что фильм паршивый! Ты мне должен еще один поход в кино.
Он машет перед ее носом пальцем.
– Нетушки! Ты мне должна за тот дурацкий фильм, который ты заставила меня посмотреть прошлым летом!
– Тогда мы квиты, – говорит она, поворачивает к нему лицом и целует в щеку.
Я стою столбом, пока они идут по улице к грузовику Рива. Он открывает сначала пассажирскую дверь, потом обходит машину, собираясь отпереть свою. Как джентльмен. Не могу поверить, что я это вижу. Неужели Рив обманывает Лилию точно так же, как когда-то меня?
Я чувствую, как во мне зарождается гнев и ревность. Это меня больше не пугает, и я пытаюсь сосредоточиться. Я так долго пыталась не обращать внимания на то, что во мне происходит. Отрицала это. Если со мной что-то не так, если тетя Бэтт говорила правду, то я должна знать.
Я смотрю на замок водительской двери. Пристально смотрю и представляю, что я давлю на него. Рив пытается открыть его ключом. Но дверь не открывается.
– Рен, – кричит он сквозь окно. – По-моему, замок замерз.
Ренни перелезает на водительское сидение и пытается открыть дверь изнутри.
– У меня не получается! – ноет она.
Рив снова пытается открыть ее ключом. Теперь я чувствую внутри себя сопротивление. Грудь горит. Это похоже на перетягивание каната. Я проигрываю. Чувствую, что становлюсь слабой. И вдруг кнопка замка щелкает. Я бессильно прислоняюсь к стене.
Тетя Бэтт права. Я сама не знаю, на что способна. Во всяком случае, пока.
Глава тридцать седьмая. Кэт
В понедельник с утра я первым делом иду в кабинет к миссис Чиразо. Вернее, после того, как выхожу из компьютерного