– Не говоря уже о проблемах бабушки Беи с бедром, – добавила она. – Дальние путешествия ей непросто переносить.

– Знаю, ма, но я не танцевала четыре года. В любом случае, черт с ним с выступлением. Вы могли бы приехать ко мне в гости, посмотреть, где я живу. Дом такой классный, в викторианском стиле. Я бы показала вам Сан-Франциско. Очень красивый город.

– Когда выступление?

– На следующих выходных.

– Ох, милая, я не смогу так быстро уговорить твоего папу на нечто подобное.

Я кивнула, стараясь игнорировать облегчение в ее голосе.

– Ты же знаешь, какой он. Работа, работа и еще раз работа.

Я знала, какой он. Мой отец владел довольно успешной автомастерской, отлично зарабатывал и мог позволить себе выходной в любое время, когда ему было нужно. Или когда он хотел этого.

– Да, ты права, – тихо сказала я. – Шоу не стоит таких затрат. Как-нибудь в другой раз.

– Обязательно.

– Поцелуй папу от меня, – попросила я.

– Конечно, детка. Береги себя и звони, если тебе что-то понадобится.

«Именно это я сейчас и сделала».

– Хорошо, мам. – Я вытерла слезы тыльной стороной руки. – Скоро созвонимся. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. Ну все, пока.

Я позволила своей руке с телефоном упасть на колени.

– Перестань себя жалеть, – буркнула я, но боль не хотела покидать мое сердце.

На телефон пришло сообщение от Макса:

Мне надо увидеться с тобой. Дом, работа или ты на танцах?

Дома. Второй этаж. И лучше бы тебе не приходить сюда, чтобы рассказать мне то, о чем я сейчас думаю.

Расскажу, когда приду.

Умник.

Через двадцать минут раздался тихий стук в дверь.

Я открыла Максу и вышла в коридор, не закрывая за собой дверь.

– Ребенок спит, – тихо сказала я. – Ты уезжаешь, не так ли?

Он кивнул.

– Мне позвонили. Рейс через несколько часов.

– Я так горжусь тобой, Макс.

– Правда? – Нежность в его голосе и слезы в уголках глаз потрясли меня. – Пусть я и был твоим спонсором, но помимо этого я еще твой друг. И твои слова так много значат для меня.

– Спасибо, – сказала я и крепко обняла его. – Мне давно никто не говорил ничего подобного. – И он прижал меня к своей груди еще крепче. – У тебя все получится. Отъезд в Сиэтл, возможно, лучшее твое решение. Ты обязательно помиришься с родителями и встретишь какого-нибудь горячего доктора, который полюбит тебя всем сердцем. Разве можно тебя не полюбить?

Макс продолжал обнимать меня.

– У тебя тоже все будет хорошо. Я знаю это.

– Мне так не кажется. Все, кто дорог мне, отдаляются все дальше и дальше, и я не могу никого удержать. Моя семья, Сойер, ты. Я чувствую, что снова приближаюсь ко дну. И очень хотела бы, чтобы ты был рядом, когда я упаду.

Он отстранился и обеспокоенно посмотрел на меня.

– Я ненавижу себя за то, что уезжаю сейчас. Может, мне стоит все отложить…

– Не смей, – воскликнула я. – Мне нужно разобраться со всем самостоятельно. Может, поэтому твой перевод случился именно сейчас. Всему свое время, верно?

– Так и есть, – ответил он. – Ты намного сильнее, чем думаешь. Ты уже так далеко зашла, Дарлин. Держись за это. И звони мне. В любое время. – И строго посмотрев на меня, напомнил: – И не пропускай собрания. Ни одного, иначе мне придется вернуться и оставить своего горячего бойфренда-доктора.

Я рассмеялась.

– Я буду скучать по тебе.

– Я тоже.

Мы стояли в обнимку, пока на лестнице не послышались шаги. Сойер стоял в конце коридора. Он уставился на меня в объятиях Макса, отчего рука, лежащая на сумке через плечо, свалилась на бок.

Я отошла от Макса на шаг назад.

– Привет, Сойер.

Макс резко мотнул головой, чем заставил Сойера подойти к нам. Его взгляд был пустой, нечитаемый, и это беспокоило меня больше, чем все остальное на свете.

– Привет, чувак. – Макс протянул руку. – Макс Кауфман. Рад знакомству.

Сойер остановился у двери. Взглянул на протянутую руку Макса и на одну леденящую душу секунду посмотрел мне в глаза, прежде чем протиснулся мимо нас и зашел в свою квартиру.

– Он был на важном слушании, – прошептала я. – Думаю, все прошло не очень хорошо. Господи, я так боюсь за него.

– Ненавижу оставлять тебя в таком состоянии. Я позвоню, как доберусь.

Он поцеловал меня в щеку, и я смотрела ему вслед, пока он не спустился по лестнице и не скрылся за дверью. Внезапно я ощутила себя канатоходцем, балансирующим на тонком тросе между двумя высотками.

«А моя страховочная сеть только что ушла, чтобы сесть на самолет в Сиэтл».

Внутри квартиры Сойер отряхивал пиджак, промокший от дождя. Он бросил его на спинку стула, а затем ослабил галстук.

– Где Оливия? – спросил он. Нет, потребовал.

– Спит. С ней все хорошо. Она… спит.

– Ты не можешь просто так приводить незнакомцев в мой дом. К моему ребенку. Ты же это понимаешь, да?

– Я знаю, прости. Он даже не входил, честно. Он…

– Он что? – рыкнул Сойер. – Твой наркодилер?

Кровь отхлынула от моего лица, голова закружилась.

– Мой… кто? – выдохнула я.

– И когда ты собиралась мне рассказать? – поинтересовался Сойер.

– Рассказать тебе?..

– О твоей судимости.

Вот они, эти три слова, сияющие в лучах уродливой славы. Моя судимость. Но как это всплыло сейчас?

– Я хотела рассказать тебе обо всем, – ответила я дрожащим от слез голосом. – Так много раз хотела, но каждый раз пугалась. Но как… как ты узнал об этом?

– Я узнал об этом на предварительном слушании по опеке над моим ребенком, – выплюнул Сойер. – Эбботы исследовали все это долбаное здание вдоль и поперек. И теперь в глазах судьи я тот, кто оставляет своего ребенка на весь день либо под нелицензированным присмотром няни, либо с наркоманкой.

Внутри меня все сжалось.

– Я не наркоманка, – прошептала я. – Больше нет. Я оправилась. Даже не употребляю алкоголь. Макс не дилер, бога ради. Он был моим спонсором в АН. Это значит…

– Я знаю, что это значит, – перебил Сойер. – Но я понятия не имею, что и думать об этом. Господи, Дарлин.

Он покачал головой, и каменный фасад, который он так упорно возводил вокруг себя, начал рушиться. Я ощущала исходящее от него напряжение каждой клеткой своего тела.