Несмотря на «подстегивание» со стороны Ставки, требовавшей начать наступление войск Юго-Западного фронта без полного сосредоточения тыла уже 17 июля (что связано с положением Сербии, которая с 15 июля 1914 г. находилась в состоянии войны с Австро-Венгрией), штаб фронта максимально возможно подготавливал силы и средства, обеспечивавшие боевые действия своих войск. Требования союзников, трансформированные в указания Ставки, все же заставили несколько преждевременно начать активные действия фронта. Необходимо отметить, что на военной игре высших военачальников, проводившейся незадолго до начала мировой войны, командующему Киевским военным округом Н. И. Иванову, предназначавшемуся в военное время на должность главнокомандующего Юго-Западного фронта, было предложено выяснить сроки готовности к выдвижению армий фронта. Известный всем своей осторожностью Николай Иудович (при нем на игре состоял в качестве начальника штаба фронта М. В. Алексеев, будучи начальником штаба Киевского военного округа) определил возможность к выступлению для 3-й и 8-й армий на 20-й день мобилизации. В действительности 8-я армия выступила на день раньше, а 3-я армия – на 20-й день.

Первая наступательная операция Юго-Западного фронта явно проявила «бич» российской управленческой мысли, присутствующий на всех уровнях военной иерархии – в ходе подготовки и планирования своих боевых действий в первую очередь «угадать» предположительные действия противника (более подробно изложено во второй главе при рассмотрении академии Генерального штаба). Тем самым внешне активная стратегическая мысль русской Ставки, спланировавшей наступательные действия войск Юго-Западного фронта, в своем практическом исполнении была изначально подвластна стратегии противника. Суть зависимости боевых действий русской армии на всех уровнях от действий противника заключалась в том, что полевой устав рекомендовал свое оперативное решение начинать с решения задачи за противника, угадывая возможные его действия. Этому же учили и в академии Генерального штаба до Русско-японской войны. В результате русское командование, завязывая сражения, оставляло большую часть сил в резерве для парирования возможных действий противника. Вместо того чтобы навязать свою волю противнику, русские выжидали и с развитием наступательных действий противника тратили резерв на «затыкание дыр». Порочность подобной практики старались изжить после войны с Японией, к чему прикладывались все усилия и в академии Генерального штаба, но данное положение прочно укоренилось в головах у большинства командно-штабного состава русской армии.

Русские офицеры. В центре – М.В. Алексеев

Идея первоначальной операции была сформулирована в 1912 г. М. В. Алексеевым и уточнена в 1913 г. «Основными соображениями по развертыванию наших вооруженных сил при войне с державами Тройственного союза». План, во многом основываясь на предвоенных агентурных данных о стратегическом развертывании войск противника, предполагал концентрическим сведением обоих флангов фронта окружить основные силы австро-венгерской армии в районе Львова (предполагаемый район сосредоточения войск противника), нанеся ей с началом боевых действий сокрушительное поражение. Две центральные русские армии фронта (5-я и 3-я) направлялись непосредственно к Львову. Фланговые армии (4-я и 8-я) выводились в тыл указанного района. Главная роль в операции принадлежала войскам Н. В. Рузского, которые по своему боевому и численному составу были наиболее сильны.

М.В. Алексеев

Уже первые бои правого фланга Юго-Западного фронта – соединений 4-й армии, поставленных противником в опасное положение, – предоставили М. В. Алексееву информацию о действительном развертывании противостоящих войск (об этом, в частности, свидетельствует донесение штаба 4-й армии № 258 от 11 августа 1914 г. об отходе войск армии на линию Вильколаз-Быхава-Крщонов). Результатом осознания истинного положения восточного крыла противника явились оперативные распоряжения штаба фронта командующим армиям (5-й, 3-й, 8-й), уточняющие задачи подчиненным им войскам. Штаб фронта приказал П. А. Плеве до прибытия подкреплений, затребованных у Ставки, сделать поворот на запад с задачей нанести удар во фланг и тыл наступавшим на 4-ю армию австро-венгерским войскам. Н. В. Рузскому (3-я армия) и А. А. Брусилову уже 12 августа были уточнены задачи, поднимая фронт их армий к северу, тем самым приближая правый фланг 3-й армии к армии Плеве. Таким образом, новый план Галицийской битвы, по оценке исследователей (в частности, Н. Н. Головина), представлял собой решение стратега, в полной мере соответствующего своему положению. «Несмотря на серьезный кризис, переживаемый 4-й армией, генерал Алексеев сумел устоять от соблазна частичных поддержек, в виде передачи корпусов из одной армии в другую, на что всегда склонны нерешительные военачальники. Умение генерала Алексеева видеть армейские операции во всем их целом, позволило ему не уступить после первой же неудачи почин действий противнику, а продолжать бороться за этот почин». М. В. Алексеев достаточно быстро отказался от «Львовского миража» – операции, во многом выношенной им самим в предвоенные годы – осознав, что успех в Галиции будет решен в Люблинском сражении, а не взятием Львова. Идея нового плана заключалась в том, что 4-я армия, обороняя до прибытия резервов ближайшие подступы к Люблину, будет представлять собой как бы дно «стратегической ловушки». Все остальные армии фронта, сделав заход своими левофланговыми корпусами, тремя уступами, обеспечивающими друг друга, замкнут войска противника, втянутые в бои с соединениями и частями 4-й армии, нанеся ему поражение своими совокупными действиями. Реализация вновь принятого М. В. Алексеевым решения зависела от четкого выполнения необходимого маневра войск командованием армий и их последующего взаимодействия.

Армии Н. В. Рузского в соответствии с уточненным планом операции предписывалось изменить общее направление движения своих войск, отправив большую их часть к северу от Львова, обеспечивая тем самым также уточненные действия и связанные с этим перемещения правофланговой 5-й армии, возглавляемой П. А. Плеве. Изменялось направление движения и 8-й армии, руководимой А. А. Брусиловым. Она указаниями штаба фронта также перенаправлялась севернее своего первоначального маневра с целью дальнейшего наступления правым флангом на Львов, а левым на Миколаев.

Несмотря на указания штаба фронта, командование 3-й армии не спешило выполнять их, продолжая реализовывать первоначальную задачу в направлении на Львов. Проявившаяся сложность в реализации нового плана состояла в прочно сложившемся в довоенное время в сознании военачальников стереотипе главенства именно Львовского направления. Эту довоенную схему действий необходимо было побороть четкой и жесткой постановкой новых задач со стороны командования фронтом. Между тем в посылаемых из штаба фронта в штабы армий (в частности, 3-й армии) телеграммах сквозила двусмысленность, позволявшая понимать уточненные задачи достаточно вольно, в контексте предвоенного плана действий. В телеграмме от 12 августа М. В. Алексеев поясняет командованию 3-й армии, что изменение фронта армии вызвано необходимостью поставить ее в общий фронт с 4-й и 5-й армиями «для последующих действий к р. Сану». И лишь 20 августа информирует 3-ю армию, что «…в данную минуту решение участи первого периода компании зависит не от операций наших против Львова и Днестра…», более четко информируя об общей задаче фронта. Добавим, что двусмысленность в действиях для нижестоящей инстанции (штабы 3-й и 5-й армий) выражалась и в нечеткости при определении разграничительных линий между ними. Вышеперечисленное позволяло в армиях достаточно вольно трактовать задачу Штаба фронта. Подобную нечеткость исследователи объясняют необходимостью определенного временного отрезка вообще при принятии решения для перехода от зародившейся мысли до окончательного его формулирования, и в стратегии, в частности. Это также связано и с человеческим фактором, естественным образом порождающим сомнения и другие сопутствующие причины.