Бой сибиряков у Вроцлавска и поступающие от разведки донесения указывали на маневр противника против правого фланга и тыла русских армий, развернутых на левом берегу Вислы. Однако штаб фронта, вместо того чтобы вдумчиво оценить создавшееся положение, отбросить старый план и повернуть правый фланг фронта для ликвидации явно нависшей угрозы, продолжал твердо держаться намеченных им мероприятий и готовился к введению в действие 1 ноября 2, 5 и 4-й армий. Внимание главнокомандующего и его штаба, судя по указаниям подчиненным армиям, было отвлечено от локальных, по их мнению, боев правого фланга фронта.

Чем же было обусловлено это упорное следование первоначальному плану, составленному штабом фронта и утвержденному Ставкой? По словам многих участников войны, имеющих отношение к армейскому и фронтовому звеньям управления, Н. В. Рузский полностью решение всех стратегических вопросов отдал в руки генерал-квартирмейстера М. Д. Бонч-Бруевича. Об этом вспоминал А. П. Будберг, говоря, что «…фактическим Главнокомандовавшим С.-З. фронтом по оперативной части был достаточно всем известный и достаточно всеми презираемый и ненавидимый Бонч, великий визирь при совершенно выдохшемся Рузском, отдавшим все оперативные бразды правления в руки своей “Маскотты” /так он называл Бонч-Бруевича, приписывая ему все свои успехи на Австрийском фронте/ и утверждавшим все, что докладывалось ему этим пустопорожним и безграмотным в военном деле честолюбцем, захлебнувшемся в доставшейся ему власти и не знавшим ни удержа, ни предела в проявлении последней». Явную зависимость начальника от своего подчиненного описывал подполковник Генерального штаба Б. Н. Сергеевский вспоминая: «…вместе с многими офицерами Генерального штаба, я, в том же 1914 году, удивлялся, в какой мере Рузский шел «на поводу» у… пресловутого ген. Бонч-Бруевича…» На это же указывал и великий князь Андрей Владимирович, отметив в своем военном дневнике, что «…Н. В. Рузский был под большим влиянием М. Д. Бонч-Бруевича». Последний же, по многочисленным оценкам, был достаточно ограниченным стратегом. Весьма нелицеприятно о способностях и нравственных качествах М. Д. Бонч-Бруевича отзывался Б. В. Геруа, характеризуя его бездарным, бесчестным, завистливым, сгораемым скрытым властолюбием и ненавистью ко всем, кто мешал, по его мнению, блеску его карьеры. По его мнению, М. Д. Бонч-Бруевич был оплотом консерватизма. Небезынтересно добавить мнение о М. Д. Бонч-Бруевиче его сослуживца по штабу Киевского военного округа: «Без широкого образования, несколько тупой, но чрезвычайно упорный, с громадной трудоспособностью и большой волей…»

Упорное стремление к реализации первоначального плана верно выразил барон А. П. Будберг, написав, что М. Д. Бонч-Бруевич «…был всецело поглощен рожденным им планом повторения первого вторжения в Восточную Пруссию, мечтал доказать этим свою гениальность и, в силу этого, был слеп и глух ко всему, что… нарушало его проэкты и разсчеты».

Вероятно, имел значение и тот факт, что Н. В. Рузский только совсем недавно стал главнокомандующим. Предстоящее наступление оказалось первой спланированной штабом фронта операцией при новом главнокомандующем и утвержденной Ставкой (в ущерб своему плану), в которой Николай Владимирович получил «первую скрипку». Его поддерживал и заверял в успехе давний семейный приятель и верный соратник в оперативных замыслах генерал-квартирмейстер М. Д. Бонч-Бруевич. Были, очевидно, сомнения в неполной подготовленности войск фронта, но командование фронтом, вероятно, решило сделать ставку на отмечаемый всеми дух русского солдата, высокий патриотический подъем, что должно было компенсировать некоторые недостатки при подготовке операции. Впереди ожидалась победа, а за ней вожделенный Георгий 2-й степени… Много позже протопресвитер русской армии Г. Щавельский свидетельствовал: «Погоня начальников за георгиевскими крестами была настоящим несчастьем армии. Сколько из-за этих крестов предпринято было никому не нужных атак, сколько уложено жизней, сколько лжи и обмана допущено! Это знают все, кто был на войне…»

Между тем Гинденбург, не останавливаясь на неудачных попытках окружения правофланговых русских корпусов, продолжил попытку глубокого проникновения во фланг и тыл 2-й армии фронта. Этому способствовало систематическое перехватывание русских приказов и сводок, из которых следовало, что штаб фронта не обращал особого внимания на свой правый фланг, преследуя свой план, совершенно не соответствующий сложившейся обстановке. Степень подконтрольности для немцев радиообмена русского командования видна из следующих курьезных случаев, имевших место в 1-м Артиллерийском корпусе русской армии. 1. Командование армии сменило в весьма «секретном» порядке ночью войска, соприкасающиеся с 1-м Артиллерийским корпусом, заменив их соединениями и частями Кавказского корпуса. При этом личный состав корпуса не был об этом предупрежден. Истину он узнал вскоре от немцев, выкрикивавших на рассвете из своих окопов: «Здорово, Кавказ!». 2. Радиостанция 1-го Артиллерийского корпуса приняла радиограмму от немцев, в которой те просили русских не утруждать себя шифрованием радиограмм, так как они их тут же расшифровывают.

Командующий 2-й армией С. М. Шейдеман доносил главнокомандующему, что подчиненные ему корпуса не могут выполнить задачи, определенные директивой фронта на наступление, так как требуется корректировка в связи с идущими боями. Н. В. Рузский же продолжал реализовывать свой план «глубокого вторжения».

Только 3 ноября главнокомандующий отдал себе отчет о критическом положении левобережных армий Северо-Западного фронта. План, суливший кардинальное изменение в положении противоборствующих сторон в осенней «компании», развалился. Реалии войны потребовали принятия решений, отвечающих обстановке. Главнокомандующий все же попытался взять ситуацию под контроль, повернув войска правого фланга. Отметим, что это было выработано и выполнено начальником штаба фронта В. А. Орановским. В совокупности с постоянной нерешительностью Н. В. Рузского в оперативных вопросах маневр был сделан достаточно запоздало. Дефицит времени не позволил русской пехоте совершить кавалерийские переходы. Выполняя запоздалые указания, войска и тыл перемешались, снабжение войск нарушилось. Прервалась связь штаба фронта со 2-й и 5-й армиями. Благодаря только П. А. Плеве, командующему 5-й армией, вставшему во главе обоих объединений, удалось к 6 ноября разрушить планы немцев на окружение и уничтожение 2-й армии.

Русские войска в окопах

В это время главнокомандующий, упустив нити управления в боях правофланговых армий и получая отрывочные данные обстановки, трансформированные и дополненные воображением, директивно потребовал отхода сражающихся армий. Их же командующие, имея реальную картину намечающегося успеха, резко отказались выполнить его указания. В этом они нашли поддержку в Ставке Верховного Главнокомандующего, которая, находясь вне психологической драмы несбывшихся надежд Н. В. Рузского, смогла объективно оценить сложившуюся ситуацию и отменила его директиву на отступление.

Затем последовали окружение немецкой группы Шеффера и 1-го кавалерийского корпуса Рихтгофена и их удавшийся прорыв в промежутке между 17-м и 20-м русскими корпусами вместе с обозами, со всей артиллерией, ранеными и трофеями. В плену оказались более 16 000 русских солдат и офицеров, 64 орудия. Главнокомандующему остались душевные муки и попытки найти оправдание перед судом собственной совести, Верховным главнокомандующим и императором. Заручившись поддержкой Ставки, Н. В. Рузский вопреки мнению командующих армиями своего фронта принял решение отступать. Оно, противоречащее первоначальному плану Ставки и стратегическому положению русских войск обоих фронтов на театре военных действий, вынудило прекратить победное наступление войск Юго-Западного фронта. В своем военном дневнике великий князь Андрей Владимироваич отметил, что после неудачного «полководческого опыта» Н. В. Рузского в данной операции начальник штаба фронта В. А. Орановский по своей личной просьбе оставил должность. Одной из главных причин было нежелание нести ответственность (как и в случае с Я. Г. Жилинским) за действия главнокомандующего, в данном случае Н. В. Рузского. Характерно, что личный состав штаба был опечален уходом любимого и уважаемого начальника, главнокомандующий же этим был доволен. Штрихом к портрету Н. В. Рузского является тот факт, что по поводу В. А. Орановского не был составлен приказ, как это было принято в случае ухода на другое место службы офицеров такого ранга.