как она исчезла, я спала час, не больше. Я… ох, я чуть с ума не сошла. Но в тот день увидела вас… И подумала, что сдаваться нельзя. А в ту ночь я заснула, и мне приснилось, что вы постучались к нам в дом и сказали, что поймали злодея, который это сделал. Что он у вас в машине и что больше он никому не причинит зла.

– Розалинд, – я решил положить этому конец, – мы делаем все, что от нас зависит, и мы не сдадимся. Но вам следует быть готовой к тому, что расследование займет немало времени.

Она покачала головой и повторила:

– Вы его поймаете.

Я сделал вид, будто пропустил ее слова мимо ушей.

– Вы говорили, что хотели о чем-то спросить?

– Да. – Розалинд глубоко вздохнула. – Что именно случилось с моей сестрой, детектив Райан?

Она испытующе смотрела на меня, и я не знал, как поступить. Скажи я ей правду, и она может потерять самообладание, закричать… А в обеденный перерыв тут, во внутреннем дворике, полно сотрудников, любителей поболтать.

– Лучше вам у родителей спросить.

– Мне уже восемнадцать. Чтобы со мной поговорить, вам их разрешение не нужно.

– И тем не менее.

Розалинд прикусила нижнюю губу.

– Я спрашивала. Он… они… велели мне заткнуться.

Меня пронзило какое-то странное чувство – гнев, тревога, жалость, точно не знаю.

– Розалинд, – очень мягко проговорил я, – у вас дома все в порядке?

Девушка вскинула голову. Глаза ее удивленно округлились.

– Ну да, – неуверенно сказала она, – конечно.

– Точно?

– Вы очень добрый, – голос у нее дрогнул, – и заботливый. Просто… да, все хорошо.

– Может, вам лучше будет поговорить с моей напарницей?

– Нет! – В ее голосе отчетливо прозвучала неприязнь. – Я хотела поговорить именно с вами, потому что… – Розалинд вертела в руках стаканчик, – я же поняла, что вам не все равно. Вы переживали из-за Кэти. Вашей напарнице все равно, а вот вы совсем другой.

– Нет, разумеется, мы оба переживаем.

Мне захотелось приобнять ее или еще как-нибудь утешить, но такие штуки у меня всегда плохо получались.

– Да-да, понимаю. Но ваша напарница… – Розалинд смущенно улыбнулась. – Я, наверное, ее побаиваюсь. Она такая резкая.

– Резкая? – удивился я. – Детектив Мэддокс?

В отделе считалось, что Кэсси отлично ладит с родными жертв. Лично я цепенею и двух слов связать не могу, а вот у нее всегда находятся нужные слова, и она знает, как деликатнее всего их произнести. Некоторые семьи, с которыми мы работали, до сих пор присылают ей на Рождество печальные, искренние открытки с благодарностью.

Розалинд беспомощно всплеснула руками:

– Ох, детектив Райан, я же не в плохом смысле. Резкий – это же хорошо, разве нет? Особенно в вашей работе. А я, наверное, просто очень чувствительная. Но ваша напарница так давила на моих родителей – она обязана задавать все эти вопросы, понимаю, но она спрашивала так равнодушно… Джессика ужасно расстроилась. А ваша напарница улыбалась так, будто это все… Кэти же умерла, это не шутка, детектив Райан.

– Конечно, нет…

Я прокручивал в памяти ту сцену в доме Девлинов, пытаясь понять, что же в поведении Кэсси могло расстроить ребенка. Единственное, что пришло на ум, – ободряющая улыбка, адресованная Розалинд, когда Кэсси усадила девушку на диван. Я подумал, что, наверное, она и в самом деле зря улыбнулась, хотя и реакция Розалинд чересчур уж нервная. Потрясение и горе часто искажают представление о происходящем, лишают человека умения верно оценивать, и все же ее взвинченная экзальтированность укрепила меня в подозрении, что в этом доме что-то неладно.

– Простите, если у вас сложилось впечатление, будто…

– Нет-нет, вы тут ни при чем, вы прекрасно держались. И я знаю, что детектив Мэддокс тоже не нарочно говорила так… так жестко. Честное слово. Для большинства резкость – это способ проявить свою силу, верно? Таким образом они скрывают неуверенность в себе, или собственную ущербность, или еще что-нибудь в этом роде. В душе они совершенно не жестокие.

– Да, – поддакнул я, – наверное, вы правы.

Ущербной я бы Кэсси в жизни не назвал, но ведь и резкой я ее тоже не считал. Я вдруг с неприятным удивлением понял, что не знаю, какой Кэсси видят другие. Это все равно что пытаться определить, красавица твоя сестра или так себе, – в ее оценке ты необъективен, как и в оценке самого себя.

– Я вас обидела? – Теребя локон, Розалинд тревожно всматривалась мне в лицо. – Ну да, обидела. Простите, простите, пожалуйста, вечно я лезу не в свое дело. Как рот открою, так и несу не знаю что, никак не могу остановиться…

– Нет-нет, – запротестовал я, – все хорошо, вы меня нисколько не обидели.

– Обидела, я же вижу.

Она плотнее закуталась в шаль, вытащила попавшие под шаль пряди. Лицо у нее сделалось угрюмым, мрачным. Я чувствовал, что она того и гляди замкнется, и тогда второго шанса у меня не будет.

– Уверяю, я совсем не обиделся. Просто ваши слова навели меня на кое-какие мысли. Вы очень наблюдательны.

Отведя глаза, она принялась теребить бахрому шали.

– Она ведь ваша девушка, да?

– Детектив Мэддокс? Ой нет, – улыбнулся я. – С чего вы взяли?

– Но она же так… – Розалинд зажала ладонью рот. – Ну вот, опять! Хватит уже, Розалинд!

Я рассмеялся – уж слишком мы оба нервничали.

– Ну перестаньте. Давайте выдохнем и начнем заново.

Она постепенно успокоилась, откинулась на спинку скамейки.

– Спасибо, детектив Райан. Но, пожалуйста… Что именно сделали с Кэти? В голову столько всего лезет… А оттого что я ничего не знаю, мне совсем невыносимо делается.

И тогда (а у меня был выбор?) я рассказал. Она не упала в обморок и не устроила истерику, даже не разрыдалась. Розалинд молча слушала, а ее глаза, голубые, цвета выцветшей джинсы, не отрываясь смотрели на меня. Когда я умолк, она прижала пальцы к губам и посмотрела на солнце, на тонкий узор веток, на конторских служащих, которые ели бутерброды и болтали. Я неловко похлопал Розалинд по плечу. Шаль была дешевая, колючая, синтетическая – это стало ясно, едва я дотронулся до нее. Это по-детски жалкое щегольство совсем растрогало меня. Мне хотелось сказать что-то мудрое и проникновенное, дескать, порой смерть не может сравниться с той болью, что испытывает оставшийся в живых, сказать нечто утешительное, что Розалинд могла бы вспоминать, мучаясь по ночам от одиночества и бессонницы. Но слова не находились.

– Я очень вам соболезную, – сказал я.

– Значит, ее не изнасиловали? – Голос звучал глухо и невыразительно.

– Выпейте кофе, – сказал я. Мне почему-то вспомнилось, что горячий напиток способен помочь справиться