–Понятно. Но почему вдруг полиция… Разве девочка погибла не в результате несчастного случая?

–Я изучал материалы дела, и меня заинтересовала одна вещь, о которой я и собирался расспросить вас вчера вечером. Скажите, почему вы хранили куклу все эти годы? Вам не кажется, что это несколько… нездоровая одержимость?

–Одержимость? Ну, не знаю, возможно ли это назвать одержимостью. Кукла оказалась в моих руках при не совсем обычных обстоятельствах, и я почему-то не мог просто взять и выбросить ее.

–А почему вы не рассказали мне, что кукла у вас?

–Потому что я подумал… Откровенно говоря, я подумал, что это вас не касается. Я ведь даже не был с вами толком знаком. Я посчитал это своим личным делом.

–Но тогда возникает подозрение, что вы пытаетесь что-то скрыть.

–Почему? Только потому что у меня есть частная жизнь?

–Понимаете ли, по тому делу вы единственный проходили свидетелем,– сказал Конрауд.– В момент обнаружения Нанны вы находились в полном одиночестве. Больше там никого не было.

–Если не считать человека в плаще.

–Да, вы мне о нем рассказывали. Однако того человека видели только вы. Вы понимаете, что нам приходится просто верить вам на слово?

–То есть? Вы что, намекаете, что я имею какое-то отношение к смерти девочки? Что я… Вы полагаете, что я все выдумал? Я ведь ее даже не знал! До того дня я ее ни разу не видел!

Лейвюр явно пришел в волнение – он попытался сесть в кровати, и его лицо перекосилось от боли. Он обратил на Конрауда полный ожесточенности взгляд.

–А где у вас хранилась кукла?

–В подполе. Я к ней бог знает сколько лет уже не прикасался.

–А каким образом она оказалась на полу в гостиной, когда я вчера зашел к вам в дом?

Лейвюр заколебался:

–Это я достал ее.

–Зачем?

–Мне захотелось на нее посмотреть.

–И что же, вы разожгли огонь, чтобы получше ее рассмотреть? Вы ведь хотели сжечь ее, не так ли? Именно в этом заключалось ваше намерение?

Лейвюр еще больше смутился. Этот разговор явно привел его в растерянность, которую он не мог скрыть, как ни старался.

–Я решил сжечь свои старые бумаги, которые мне было больше ни к чему хранить. Я… хотел освободиться от бремени прошлого, а заодно собирался избавиться и от этой куклы. Да – я хотел ее сжечь. Теперь вы довольны?

–А чем здесь можно быть довольным?– произнес Конрауд.– Если вы считаете иначе, мы, по всей видимости, не поняли друг друга.

–Ну вот видите? Поэтому я и не рассказал вам, что кукла у меня. Я предполагал, что вы станете меня обвинять в «нездоровой одержимости», потому что я хранил ее столько времени.

–Я совсем не хотел вас ничем обидеть,– сказал Конрауд.– Я просто пытаюсь прояснить некоторые факты. А их в этом деле, увы, не так много.

–А что… что же ее сводный брат?

–А что такое?

–Ну, я тут, знаете ли, кое-что вспомнил. На следующий день после смерти Нанны он не явился на работу. Вы это знали? Помню, что это рассердило его отца. Он зашел за парнем, поскольку им вроде как надо было куда-то вместе идти, но ему сказали, что тот свою смену прогулял.

–Кто? Эймюндюр?

–А его так зовут?..

Эйглоу работала у себя в саду в Фоссвогюре, когда перед ней откуда ни возьмись предстал Конрауд: он пришел прямо из клиники, поскольку ему не терпелось поделиться с ней новостями о пожаре и о спрятанном внутри куклы рисунке, а также своим подозрением, что в момент смерти Нанна была беременна. Сад у Эйглоу был небольшим, но ухоженным, с аккуратно скошенной травой и подрезанными деревьями. Она высадила в нем кусты вереска и другие цветущие по осени растения, которые тянулись к солнцу. Гостей Эйглоу не ждала, поэтому, заметив Конрауда, не смогла скрыть удивления. Вдоль стены дома выстроились садовые стулья, с разложенными на них мягкими подушками, а еще там имелся стол со стеклянной столешницей. Эйглоу предложила Конрауду присесть, а сама вошла в дом, но почти сразу вернулась с парой стаканов и кувшином, наполненным водой, в которой плавали дольки лимона. Разливая воду по стаканам, она отметила, какая прекрасная стоит погода, и добавила, что по прогнозу метеорологов, тепло продержится еще несколько дней. Когда они сделали по глотку воды, Эйглоу сказала:

–Ну вот, а теперь чувствуй себя как дома и рассказывай, почему ты такой мрачный в этот солнечный день.

–Я нашел куклу,– сообщил Конрауд без тени радости.

Эйглоу непонимающе уставилась на него, будто и не надеялась когда-нибудь услышать эти слова.

–Все эти годы она была у Лейвюра. Он попытался сжечь ее в камине, но чуть не сгорел сам. А еще и дом свой спалил.

Эйглоу вскочила со стула, будто только в эту секунду поняла, о чем говорит Конрауд.

–Не могу в это поверить!– воскликнула она в полном изумлении.– Ты серьезно? Она еще… существует?!

Конрауд кивнул.

–Так что ты сказал по поводу Лейвюра?– не отводя от него взгляда, спросила Эйглоу.– Он что, поджег себя?

–Я только что навестил его в клинике. Он восстанавливается – что удивительно, учитывая состояние, в котором он находился, когда я его вынес из огня.

–А ты-то как там оказался?

–Я выяснил, что куклу отдали ему еще тогда – в шестьдесят первом. Однако во время нашей первой беседы он мне этого не рассказал – посчитал, что это его личное дело,– и он, в общем-то, прав.

–Но тогда… почему же ты совсем не рад? Это ведь отличная новость! Или ты думаешь, что это не та кукла?

–Да нет, к сожалению, та.

–К сожалению? А где она сейчас? Она у тебя? Я могу на нее взглянуть?

–На данный момент она у полиции,– ответил Конрауд.– А точнее, у криминалистов. У нее внутри мы обнаружили одну вещь, из-за которой вся эта история предстает в совершенно ином свете. Мы нашли в кукле рисунок, на котором, Нанна, по-моему, изобразила саму себя. Как Лейвюр, так и Эймюндюр утверждают, что у девочки был несомненный талант к изобразительному искусству, и, увидев тот рисунок, я не смог с ними не согласиться. Однако, как это ни странно, Нанна нарисовала себя… в интересном положении. Будто в тот момент она носила под сердцем ребенка.

У Эйглоу глаза на лоб полезли:

–Над ней кто-то надругался?

–Вот тут ясности нет – на этот счет могут быть разные гипотезы. Но одной из них, безусловно, является сексуальное насилие.

–Но, может, на рисунке какая-нибудь другая… девушка.

–Возможно.

–Или она нарисовала то, чего не было на самом деле,– в том возрасте у детей буйная фантазия.

–Ну да.