–Лучше всех. Ты лучше про себя расскажи. Твое-то самочувствие как?– огрызнулся он.

–Да что с тобой происходит, Конрауд?

–Ничего.

–Ну как же? Почему ты такой озлобленный? Ты на меня сердишься?

–Ни на кого я не сержусь.

–Но что же все-таки случилось, Конрауд?

–Даже не знаю, о чем вы думали, когда решили нарожать детей: меня и Бету. Мы ведь для вас досадная оплошность. Ошибка молодости. Зачем мы вообще нужны? Что у вас в головах творилось?

–Это неправда, Конрауд.

–Родили нас, а потом раз – и только тебя и видели! Укатила подальше от всего этого дерьма.

–Это не так, Конрауд,– покачала головой мать.– Я уехала, не потому что мне просто так захотелось.

–Ну как же! А почему тогда?

–Я больше не могла с ним жить.

–Вот оно что! Не могла, значит.

–Да. Именно поэтому я и уехала.

–Ну естественно.

–Послушай меня, Конрауд. На то была причина.

Он опустил взгляд в чашку с кофе.

–Я не могла тебе все объяснить, потому что ты был еще слишком мал, чтобы понять определенные вещи. Тебя он никогда не обижал – всегда хорошо обходился с тобой. Я понимаю, что ты очень к нему привязан, несмотря на все его недостатки, но теперь, видимо, пришло время рассказать тебе правду.

–Какую правду? Сейчас начнешь что-нибудь сочинять про отца?

–Нет, Конрауд. Тебе я никогда врать не стану.

–Он говорит, что вы развелись по твоей вине.

–Знаю.

–Что ты ему изменяла. Что у тебя был любовник. Он предупреждал, что ты будешь рассказывать мне о нем всякие небылицы, а в своем предательстве никогда не признаешься. Еще он говорил, что нельзя верить ни одному твоему слову.

–Все случилось из-за Беты,– прервала его тираду мать.

–При чем здесь Бета?

–Он ее обижал.

Конрауд посмотрел в лицо матери, которая с трудом сдерживала слезы.

–В каком смысле обижал?

–Я должна была увезти ее.

–Почему?

–Потому что он ее обижал… так, как мужчина может обидеть маленькую девочку.

Влетев в квартиру, Конрауд набросился на отца с кулаками. Однако тот вступал в рукопашную так часто, что не позволил застать себя врасплох: опрокинув сына, он пригвоздил его к полу и рявкнул:

–Ты что, сукин сын, совсем сбрендил?!

–Ты извращенец!– выкрикнул Конрауд сквозь всхлипы.– Педофил вонючий! Будь ты проклят! Будь проклят!

Марта сидела у открытого окна своего кабинета с сигаретой в руке и, периодически затягиваясь и выпуская дым, внимательно слушала Конрауда. Он приехал к Марте сразу после того, как попрощался с Оуливером, и теперь рассказывал ей историю девочки со Скоулавёрдюхольта, которая утонула в Тьёднине в начале шестидесятых. Он описал барак, в котором Нанна жила вместе с матерью, упомянув об отчиме девочки и о его сыне. Доложил он Марте и о молодом литераторе, который обнаружил девочку под мостом на Скотхусвегюр, а также о полицейском расследовании, основной версией которого являлся несчастный случай, и о проведенном вскрытии, заключения о котором, однако, не существовало. Конрауд рассказал Марте, что в последние моменты своей жизни девочка держала в руках куклу, которая также была найдена на поверхности озера. Впоследствии эта кукла много лет хранилась у человека, который достал ее из воды, и именно этого человека менее суток назад спасли из пожара, вспыхнувшего в его доме, и отвезли в больницу. Внутри куклы обнаружился рисунок, вероятнее всего, нарисованный самой девочкой, на котором она саму же себя и изобразила. По тому, как она себя нарисовала, складывалось впечатление, что на тот момент она была беременна.

–А сколько же ей было лет?– потушив сигарету, спросила Марта.

–Двенадцать,– ответил Конрауд, протягивая ей фотокопию рисунка, извлеченного из куклы. Он попросил Оуливера обращаться с самой куклой и с найденными в ней рисунками, как с вещественными доказательствами уголовного преступления.

–Не исключено, что обнаружатся и образцы биоматериала,– добавил он в разговоре с Оуливером.

Марта довольно долго рассматривала фотокопию, а потом сказала:

–Однако это странно – так себя нарисовать.

–И правда странно.

–А как ты понял, что это она и есть?

–Мне рассказывали, что она замечательно рисовала,– ответил Конрауд,– и нет оснований полагать, что она решила нарисовать кого-то другого.

–То есть ты полагаешь, что свою маму, например, или подругу, она не могла изобразить?– возразила Марта.

–У ее матери других детей не было.

–И что ты заключаешь из этого рисунка?

–Что девочка достигла половой зрелости, и кто-то над ней надругался. Возможно, ее и убили, чтобы она никому не смогла ничего рассказать.

–Другими словами, преступник тот, от кого она забеременела?

–Вполне вероятно.

–А разве беременность не была заметна, когда девочку обнаружили? Или до этого?

–Таких свидетельств я не нашел. Возможно, беременность и не была заметна.

–И ты знаешь точно, что девочка стала жертвой сексуального насилия?

–Точно не знаю.

–Однако ты принимаешь за данность то, что она понимала, что происходит с ее телом, и запечатлела это на рисунке? Это твое видение фактов?

–Это самое логичное заключение, но не отрицаю, что не единственное. Например, можно предположить, что Нанна знала, к чему приводят половые контакты, и захотела изобразить это на своем рисунке.

–В любом случае ты убежден, что девочка подвергалась насилию?

–Мне кажется, что имеет смысл попробовать это выяснить.

–Ты упомянул, что было проведено вскрытие, а соответствующего заключения нет, верно?

–Верно.

–И как ты предлагаешь поступить?

–Я предлагаю эксгумировать останки, чтобы установить, была ли девочка действительно беременна.

–И все только на основании этого рисунка?

Конрауд молча смотрел на Марту.

–Единственная зацепка этот рисунок?– настойчиво спросила она.

–На мой взгляд, этого рисунка вполне достаточно. Насколько известно, родственников, которые могли бы выступить против эксгумации, нет. Единственное, что требуется, это твое согласие на повторное открытие дела.

–Допустим, что на этом рисунке Нанна изобразила саму себя. Но это ведь не доказывает, что она была беременна. Беременность она могла себе и нафантазировать. У нас на руках нет ничего конкретного – мы даже не знаем, действительно ли девочка на рисунке это и есть Нанна. Это лишь твое предположение – ты сам для себя решил, что это автопортрет. Было проведено вскрытие – как ты и говоришь – и если бы все произошло согласно твоей гипотезе, следственная группа обязательно бы об этом узнала. Существовал бы хоть один документ, свидетельствующий о беременности Нанны.