— Какой нахрен?.. — тут я всё понял, и задергался в спальном мешке на днище палатки.

Старшина хохотнул:

— Ты это… Как гусеница! — и дальше мы гоготали уже вместе.

Медведей было два — побольше и поменьше. Они стояли у самой кромки льда и высматривали рыбу. В какой-то момент тот, который побольше резко ударил лапой — и вытащил из мутной воды что-то крупное и темное.

— Во даёт! — восхитился Дыбенко. — Бить мелкого будем — у них, говорят, мясо вкуснее.

Он протянул мне винтовку — впервые за всё время. У него их было две: одна — старая модель армии Альянса, вторая наша, имперская. Наша досталась мне.

— Бить будем вместе, чтоб наверняка. А то уйдет — проклянем всё на свете за подранком гонявшись!

Мы лежали на пригорочке в снегу и целились в мишек.

— Ну что — огонь? — спросил Дыбенко. И тут же ответил: — Огонь!

Мы выстрелили почти одновременно — и медведи кинулись бежать. Наконец, меньший рухнул.

— Ура! — крикнул Дыбенко. — Сейчас подцепим тушу за нарты и выволочем на берег — будем свежевать!

Мы возились с чертовой тушей до темноты — свежевали, усмиряли собак, рвавшихся с привязи к кровоточащему мясу. Отбивались от стаи песцов, паковали шкуру, разделяли мясо на порции… В общем — это была адская работа и я уже проклял себя за то, что придумал такой дурацкий повод… Ну не шпион я! Я — пехотный офицер, я могу копать, могу не копать, могу сделать чтоб другие копали, а потом стреляли… А не вот это вот всё!

— Слушай, — Дыбенко был весь перемазан в медвежьей крови и держал в руке нож фирмы «Барлоу». — Я подумал о твоих словах про вот этот вот ножик… Это что же, как про фитофтору в Коннахте получиться может?

На острове Коннахт, который входил в Альянс, выращивали в основном картошку — гнали спирт на продажу, кормили скот ну и сами кушали, конечно. Монокультура — так бы сказал Тревельян. А потом картошку сожрала фитофтора и начался голод — умер каждый четвертый, и каждый третий из оставшихся в живых лишился работы.

— Ну, вы же им не только концентрат продаете? Еще лес-кругляк, пушнину, золото и нефть, да?

Дыбенко задумчиво наморщил лоб.

Мы закончили, когда на небе было полным полно звезд.

— Наверное, нужно выдвигаться в отряд, — сказал Дыбенко. — А то на запах придут родственники этого мишки… Не люблю ночные поездки, но… — он не договорил.

Нас ослепил поток яркого электрического света.

— Стоять! Рьюки вверьх! Ви есть браконьеры!

Полдюжины солдат в полушубках, моторные сани и офицер — в фуражке. И как только уши у него не мерзнут?

Старшина Дыбенко попробовал договориться миром:

— Мы — заготовительная команда республиканской армии. У меня есть документы, в кармане.

— Ви пройдьете с нами. Груз будьет конфискован. Рьеспубликанская Ассамблейа дала прафительтсву оф Алайанс монополия на… Охота на польярного зверя, заготофка пьюшнины.

Я только усмехнулся, а Дыбенко — он грязно выматерился.

XIX. ПАТЕФОН

— Раз два три, раз два три! — он дирижировал стеком, а девушки задирали ноги. — Выше, выше! Народ просит хлеба и зрелищ!

Патефон хрипел и надрывался, выплевывая из медного раструба звуки канкана. Завидев нас, этот необычный лайм спустил ноги со стола, встал, подошел к нашим конвоирам и заорал что-то разрушительное на своем невнятном наречии. Никогда не любил языки, в которых нет четких звуков «р», «с», «л». Даже в Протекторате с их лязгающим тевтонским наречием в этом плане моим ушам было бы проще. А вот лаймы — они даже извращались в придумывании способов выработать свое уродское произношение у многочисленных мигрантов — орехи за щеки запихивали, или горячую картошку в рот. Это что за язык такой, на котором правильно говорить можно только с набитым ртом?

Наконец, выволочка закончилась, и на нас тоже соизволили обратить внимание:

— Я — колонель Бишоп. Армия Альянса. А вы кто такие? — говорил он абсолютно без акцента.

Одет он был в просторную белую рубаху, песчаного цвета галифе и, конечно, ботинки с гетрами. Куда Альянс без гетров?

Длинное породистое лицо, короткая стрижка с залысинами, в руках- стек.

— Старшина Дыбенко, республиканская армия. Нас задержали ваши люди, когда мы занимались заготовкой продовольствия.

— Вы хотели увезти пушнину. Пушнину необходимо сдавать на фактории альянса, у нас есть монополия…

— Полярный медведь — никак не пушной зверь… — возразил лоялист.

Благородное лицо колонеля вдруг дернулось и он с размаху ударил Дыбенко стеком по лицу, потом еще и еще раз:

— Сэр! Ты должен обращаться к старшему по званию «сэр», грязное животное!

Коротко рявкнул что-то подчиненным, нас схватили под руки и потащили за дверь.

Снова заиграл патефон.

— Раз-два-три, раз-два-три! — послышался голос Бишопа. — Чего встали, коровы? Двигаемся, двигаемся!

* * *

Дыбенко был подобен тигру. Он метался по клетке и рычал. И морда у него была полосатой.

— Ну, сволочь! Ну, колонель Бишоп! Убью, скотину… Подкараулю — и убью, как пить дать! Это же ни в какие ворота — медведь — пушной зверь! Да и вообще — у них монополия на внешнюю торговлю, а не на охоту!

— А если бы Ассамблея им монополию на охоту на белых медведей выделила? Например, за поставки комплектующих к бронепоезду? Тогда исхлестанная морда бы меньше болела?

— Заткнись, просто заткнись… — Дыбенко сел а угол клетки и ухватил себя за бороду.

Я решил, что, пожалуй с него хватит страданий, и сказал:

— Эти кретины даже не обыскали нас, ты заметил?

Лоялист на глазах оживал. Конечно, у нас отобрали винтовки и ножи, у меня вытащили револьвер, но в целом — по карманам не шарили. То ли лаймам противно было ковыряться с такими грязными животными как мы, то ли просто обычное солдатское разгильдяйство.

— Дождемся ночи — я им такие песни и пляски устрою… — пообещал Дыбенко.

Перед тем, как на факторию опустилась ночь, произошло еще кое-что. Раздался рев, подобный грому, и все засуетились. С треском ломая льды Ларьегана к острову подходил огромный черный корабль. Это мы потом узнали, что он был огромный и черный — теперь-то мы сидели в клетке, в самом углу внутреннего двора, и мерзли.

Фактория была спроектирована в виде квадрата — все здания располагались вдоль стен, и на наружной стороне их окна были узкими, как бойницы — для облегчения обороны. А двери выходили во внутренний дворик, который служил в качестве прогулочной площадки, плаца и временного склада. Еще тут стояла наша клетка, две пары колодок — совсем