class="p1">— Ну, я готова, — Айлин аккуратно сложила тряпку, так, чтобы гусиное дерьмо оказалось с внутренней стороны, и убрала её в сумку.

— Это хорошо, — хмуро бросил я, — Надеюсь колдовать ты тоже готова. У нас тут, похоже, неспокойно. Парни, — я повернулся к бойцам, — Вы тоже держите ухо востро, но в драку первыми не лезьте. Разборки местных — это проблема местных.

Путь до площади много времени у нас не отнял. Собственно, до неё и так было рукой подать, когда нас остановил гусь, а потом мы и вовсе ускорили шаг. Но толпе всё равно хватило времени, чтобы угрожающе качнуться в сторону дома старосты. Качнуться, лишь для того, чтобы упереться в ряд пик, начищенные наконечники которых блестели под яркими солнечными лучами.

— Это чтож делается, шип мне в подпругу, я вас спрашиваю? — орал какой-то низенький бородатый мужичок в мешковатых обносках. Кмет взгромоздился на телегу и теперь возвышался над разъярённой толпой, — Мы, значица, каждое лето отдаём десятину… — он сделал паузу, набрал воздуха в грудь и, что было силы, крикнул, — Десятину, слышите! Чтобы вот эти вот дармоеды нас значица «от лесной твари да от человека лихого» охраняли? Так Пешик говорил?

— Да!— Так!— Скотина! — загудела толпа.

— И что они делают, когда появляется тварь лесная и разбойники? — спросил мужик, и тут же сам себе ответил, — Да прячутся за частоколом, пока те по полям разбой наносят, смуту сеют и хватают честных людей!

— Собачьи дети!— Плетью их надо!— Трусы!

— Но даже за частоколом они не могут нас защитить! Где они были, когда лихие люди на пристанях разбой учинили? Где были, когда твари лесные вытаскивали семью Митоша прямо из их постелей? Спали? Прятались от бури? Или, может быть, снова делили то, что мы честным трудом, значица, заработали?

— Да они сами хуже бандитов!— Воры!

Толпа взревела и начала напирать на ополченцев. Зараза. Похоже, если сейчас не вмешаться, то может начаться резня. Твоюж мать. Нашли время устраивать октябрьскую революцию местного разлива.

— А теперича что? Они снова собирают деньги, чтобы заплатить каким-то наёмникам! А наши доблестные воители что? Портки запачкали со страху? Они только простого мужика горазды обирать да брюхо своё набивать, покрывая старостово воровство! Будем мы это терпеть. Или сами теперича за себя постоим!

— Нет!— Да ни в жисть!— Покажем им!

— Айлин давай за мной. Парни, прикрывайте фланги, — скомандовал я вытаскивая клинок из ножен и начиная продираться сквозь гудящую толпу. Крестьяне расступались неохотно. Некоторым приходилось отвесить крепких пинков, чтобы они убрались с дороги. Другие порывались огрызаться, но как только видели блеск холодной стали и мою изуродованную и перевязанную рожу, в нерешительности отступали назад, так что к телеге мы пробились довольно быстро.

— И тогда мы выволочем его на улицу… — продолжал надрываться «революционер» со своей повозки, усиленно размахивая руками. Мне было не очень интересно слушать его проповеди, так что я просто стукнул несколько раз рукояткой меча по борту телеги и крикнул.

— Слезай, мудила!

— Чего? — крестьянин уставился на меня немигающим «рыбьим» взглядом. На несколько мгновений повисла напряженная тишина, и у меня появилась возможность как следует рассмотреть бунтовщика. Выглядел он, прямо скажем, неважно. Одежда ободрана и перепачкана то ли в грязи, то ли в свином дерьме. Лицо опухло так, будто вчера он в одну глотку выдул целый бочонок пива. Под правым глазом синяк. Передние зубы выбиты. Должно быть местный забулдыга, перебравший дешёвой браги. Сам ни дня честно не трудился, но зато как доходы других считать, так он в первых рядах. С таким не должно быть много проблем, если его заткнуть вовремя.

— Осади, говорю, Ленин недоделанный. Броневичок ещё не изобрели, а с телеги вещать, знаешь ли, не солидно. Слезай сюда, и поговорим по-человечески.

— Чаго?! — снова непонимающе уставился на меня тот, — Ты меня проклясть что-ли хочешь, колдун? Люди, слышали! Этот колдун на меня свои чары пытается напустить средь бела дня!

Толпа развернулась в нашу сторону. Некоторые мужики поудобнее перехватили вилы, но атаковать не спешили. Мда уж. Так дело у нас дальше не пойдет.

Я схватил мужика за штанину и с силой дёрнул его на себя. Тот покачнулся, нелепо взмахнул руками и с криком полетел на землю. Я попытался его придержать, чтобы бедолага ничего себе не переломал и не расквасил рожу, но рана на руке вновь дала о себе знать в самый неподходящий момент. Её прострелила боль и жжение, а по коже под гамбезоном и тельником потекло что-то тёплое и липкое. Должно быть разошлись неудачно наложенные швы.

Кмет со всего маху грохнулся в грязь, пролежал секунду неподвижно, а затем засучил конечностями по земле и завизжал, будто хряк, которого волокли на бойню.

— Помогите, людидобрые! Разбой! Посередь белого дня убивают!

Толпа придвинулась ближе, наставив на нас вилы. По ней прокотился недовольный ропот. А затем кто-то из крестьян выкрикнул:

— Он наших обижает! Бей паскудника!

Крестьяне загудели, но делать последний, роковой шаг по-прежнему не спешили. Боялись. И правильно делали.

— Да ктож колдуна то тронет? — возмущённо сказал один из селюков, — А ежели он порчу какую на тебя в отместку наведёт?

— Да-да, точно! — крикнул другой, — Проказу нашлёт на тебя, и на твой род до седьмого колена! Не трогайте колдуна.

— Девку его схватите! Ежели он…

Крестьянин не договорил. Девушка вскрикнула. Один из кметов вцепился ей в руку и рванул на себя, одним мощным движением втащив её в толпу. Бернард бросился следом, но кто-то ткнул его в бок вилами, заставив отступить назад.

Я шагнул вперёд. Внутри клокотала злоба. Мы ничего не сделали этим людям. Ничего дурного. А они… Разъярённая, потерявшая последний разум толпа, решили отыграть свои злобу и бессилие на нас, потому как ополчение оказалось им не по зубам. Подумали, будто мы будем более лёгкой добычей. Особенно если взять из нас кого послабее и приставить ему нож к горлу. Похоже придётся им наглядно показать, что они не с теми связались.

Взмахнул мечом, заставив нескольких кметов отшатнуться в сторону. У одного по распоротой наискось рубахе начало расползаться тёмно-алое кровавое пятно. Крутанулся, ткнув одного из мужиков рукояткой под рёбра и добавив латной рукавицей по загривку. Тот глухо охнул и рухнул на землю, как подкошенный. Шатнуло в сторону. Воздух с шумом вырывался