Тогда

– Ну вот, – сказал он, когда мы остановились напротив низкого невзрачного здания, построенного, видимо, в 60–70-х годах. Здание выглядело неприятно. Низкая пологая крыша, кирпичные стены, выкрашенные в бледно-зеленый. Почему-то я сразу подумала, что так, должно быть, выглядит тюрьма. – Вот мы и на месте.

Оказывается, в своих мыслях я не так уже сильно ошиблась.

– Это что, полицейский участок? – Я по-детски протерла воспаленные глаза грязным кулачком.

Я страшно устала. Мозг совсем отключался. Я не могла ни на чем сосредоточиться. Хотелось пить. И прилечь, чтобы хоть на секунду закрыть глаза. И еще к маме и папе. И домой.

– Да. Так что иди. – Он толкнул меня в плечо довольно грубо. Я отступила и повернулась к нему лицом. – Чего ты ждешь? Иди, давай.

– Что значит «иди давай»? Ты что, не зайдешь туда со мной? – спросила я подозрительно.

Он покачал головой, и ему на глаза упала черная, вороная челка. А губы стали тонкими, как нитка. Но кольцо на губе все равно было заметно. Он то и дело быстро облизывал его языком. Закрыв глаза и затаив дыхание, я ждала, что он скажет. Кажется, прошла целая вечность. И когда наконец он выпалил, сбивчиво и прерывисто, я уже знала, что не хочу этого слышать.

– Я… я не могу, Кэти.

В его темных, воистину бездонных глазах было столько боли.

– Если я войду с тобой туда, вся моя жизнь изменится.

– И почему это плохо? – Я не могла понять, почему он не хочет ничего изменить. Что хорошего в том, чтобы жить с таким отвратительным отцом? Что он делал Уиллу? Издевался над ним? Заставлял его…

– Я не знаю, но мне очень страшно, – ответил он резко. – Я лучше сбегу от отца и не буду иметь к этому всему отношения, понимаешь?

– Нет, не понимаю, – разозлилась я. Из-за того, что он не хотел зайти со мной в полицейский участок. Из-за того, что он толкнул меня, как будто бы я ему неважна. Я не понимала его. Он весь состоял из противоречий. Запутавшийся, испуганный одинокий мальчик, который решил, что лучше остаться с отцом-чудовищем, чем попросить о помощи. – Ты должен зайти со мной.

Он ринулся ко мне, схватил за плечи и немного тряхнул меня. Это было не больно и не страшно. Потому что я видела в его глазах страх и чувствовала, как дрожат на моих плечах его руки.

– Твоя жизнь прекрасна. Ты это понимаешь? У тебя папа, мама и сестра, семья, которая тебя любит, друзья, которым ты нравишься, учителя, которым не все равно. Ты не знаешь, каково это – голодать, потому что папа спустил все деньги на выпивку и наркотики. Над тобой никогда не смеялись из-за того, что у тебя одежда не по размеру и дырки в ботинках. Не знаешь, каково это, когда папа затаскивает тебя в спальню и заставляет смотреть на то, как он…

Он вдруг замолчал и только дышал прерывисто. От этих последних слов я посмотрела на него с ужасом. Моя жизнь изменилась. Я это точно знала. Но он был прав; я и понятия не имела, каково ему.

Я имела дело с его отцом всего пару дней, а Уилл прожил с ним рядом всю жизнь.

– Все будет хорошо, – сказала я и дотронулась до его руки. Он вздрогнул. Ослабил хватку. Потом наконец опустил свои руки с моих плеч. От этого я вдруг почувствовала странный холод. – Ты много выстрадал. Они помогут тебе.

– Нет, не помогут, – сказал он с горечью в голосе. – Наверняка решат, что я как-то с этим связан.

– Но ты всего лишь ребенок, – заметила я. Ребенок, как и я. Хотя на самом деле это было не так. Его жизнь не имела ничего общего с моей. Он столько видел и столько сделал такого, что назад не вернешь. – Они позаботятся о тебе.

– Я попаду в систему воспитательных учреждений, и они обо мне забудут. Или обвинят меня в изнасиловании и бросят в тюрьму.

Тут я к нему бросилась, схватила его за руки и заглянула в глаза.

– Я им этого не позволю. Я все расскажу. Они мне поверят. Пожалуйста, Уилл, зайдем внутрь вместе.

Он смотрел на меня с сомнением. У меня получилось. Я уже понимала это, поэтому потянула его за руку, и вместе мы стали подходить к зданию полиции. Я вела его прямо к двойным стеклянным дверям. Прямо за ними сидят мужчины и женщины, которые быстро помогут связаться с родителями. Я торопилась.

Уилл вырвал свою руку и покачал головой:

– Я не могу, Кэти. Просто не могу… Прости!

– Эй!

Я обернулась и увидела, что на пороге, приоткрыв дверь, стоит полицейский. Наморщив лоб, он двинулся прямо на меня. Я обернулась, Уилл стоял, пригвожденный к месту, будто хотел удрать, но не мог.

Полицейский, пыхтя, просеменил в мою сторону и вперил в меня взгляд:

– А ты не пропавшая девочка Уэттс?

– Да, – кивнула я облегченно, и слезы выступили у меня в уголках глаз. – Это я. Пожалуйста, пожалуйста, помогите.

– А это кто? – кивнул полицейский на Уилла, и тот бросился бежать. Просто развернулся и побежал, даже не оглянувшись. Полицейский кинулся за ним, выкрикивая, что будет стрелять, и требовал, чтобы Уилл остановился.

Я испугалась.

– Не стреляйте! – заорала я, трясясь всем телом. – Пожалуйста! Это он привел меня. Он спас меня. Уилл, не беги!

Будучи шустрым молодым парнем, Уилл мог бы легко скрыться от толстого полисмена, но он замедлил бег и остановился, развернулся и поднял руки над головой. От этого движения его футболка немного задралась вверх, обнажив плоский бледный мальчишеский живот.

Что было дальше, я помню плохо. Целая куча полицейских – и в форме, и в штатском – выбежали и сгрудились вокруг меня. Женщина положила руку мне на плечо, завела меня внутрь. Она говорила спокойно и ласково, уверяла, что свяжется с родителями, и это чудо, что я жива и здорова.

О том, что на самом деле я разбита вдребезги, и никогда уже больше не буду прежней, я ей сказать не могла.

Оглянувшись, я увидела Уилла. Полицейский вел его вслед за нами, схватив за руку. Лицо у Уилла было мрачное. Он как будто сразу стал старше. Такой высокий, с длинными ногами и руками. Но на лице его были написаны страх и беспомощность. От одного взгляда на него у меня щемило в груди.

– Прости меня, Кэти! – крикнул он поверх всего шума голосом, полным мольбы и отчаяния. – Прости, что не сдержал свое слово.

Я не смогла ответить. Женщина-полицейский не дала мне. Она за плечи втолкнула меня в безопасный прохладный мир участка. По-прежнему держа на мне руку, она провела меня по затемненному вестибюлю. И все это время говорила о моих родителях, семье, о том, что надо поехать в больницу, где меня обследуют. Я слышала ее слова, как сквозь сон. И все остальное вокруг воспринимала так же. Мне хотелось лишь есть и пить. И ни на чем другом я не могла сконцентрироваться.

Ни на чем, кроме Уилла. Все ли с ним будет все в порядке? Может, это был наш последний разговор? Неужели он думает, что я его ненавижу?