Наша мама приболела от нервов, ей нужны покой и тишина, поэтому, пожалуйста, не пишите ничего в газетах и не говорите о ней ничего плохого по радио или по телевидению.Папы рядом нет, помочь нам он не может, потому что он уехал, чтобы сделать этот мир безопаснее ради всех детей на всей утонете.

С любовью, дети Клэр».

Когда настала очередь Фоссета зачитать вслух свои предложения, он предварил их заиканием:

— Я… э-э… в общем… решил представить, что у меня ум ребенка… э-э…

— Это несложно, — буркнул Макферсон.

— Если сумеете организовать подписи деток… э-э… А может, и фотографию найдете… Кстати, ошибка в слове «планета» сделана намеренно…

Макферсон вырвал листок из потных ладоней Фоссета, быстро пробежал его глазами и велел секретарю срочно переписать детским почерком на официальном бланке дома Номер Десять, да не забыть сохранить ошибку в слове «планета». Когда все было готово, он рванул наверх, в квартиру Клэров. где застал Моргана и Эстель, которые препирались из-за телевизионного пульта.

Он велел им прочесть и подписать письмо. Морган отказался и заявил, что письмо — полный вздор и что он в своем возрасте ни за что не допустит ошибку в слове «планета». Эстель, однако, недавно упражнялась с подписью и потому охотно поставила чудный росчерк. Макферсон взял письмо, подписался за Поппи и обратился к Моргану:

— Мне известно все о твоих планах участвовать в протестах антиглобалистов в следующем месяце. Морган. Поосторожнее с мобильным телефоном!

— Разве мы живем не в свободной стране, сэр? — осведомился Морган.

Макферсон не ответил. Эстель и Поппи будут мило смотреться на обложке «Сан». Морган своей несчастной веснушчатой физиономией только все испортил бы.

Агент Палмер присутствовал на совещании, где обсуждали план ликвидации Саддама Хусейна, призванный ускорить падение режима. Представитель министерства иностранных дел только что заявил:

— Никому, кроме премьер-министра и его христианско-социалистических дружков, не горит нападать на Ирак. Это и слишком дорого, и небезопасно, с учетом ситуации на Ближнем Востоке, а кроме того, породит утомительный поток бумаг, поскольку ни один компьютер министерства обороны не рассчитан на работу в военных условиях.

Все засмеялись и решили изучить другие варианты.

Палмер, большой любитель сладостей, как-то прочел в «Спектейторе», что у Саддама Хусейна слабость к конфетам фирмы «Куолити Стрит», и предположил:

— Наверняка он особенно жалует их помадки «Кантри».

Молодая чернокожая женщина из ЦРУ сообщила:

— Сэр, по последним данным разведки, у него теперь новая страсть — «Хрустящий апельсин в шоколаде».

— Вот вам типичный пример его оппортунизма, — буркнул представитель министерства иностранных дел.

Совещание на короткое время погрузилось в разброд и шатания, участники принялись обсуждать и сравнивать достоинства сливочного шоколада с апельсиновым наполнителем, с фундуком и с карамелью и эклеров с кокосом. Эксперт по Ираку отстаивал ириски-подушечки, пока совещание не призвали к порядку.

Палмер предложил:

— Почему бы не обратиться к биологам, пускай они добавят в «Хрустящий апельсин в шоколаде» какую-нибудь смертоносную бактерию и пошлют Саддаму баночку радости на Рождество?

Со всех сторон посыпались возражения. Кто-то сказал, что люди в «Куолити Стрит» вряд ли захотят сотрудничать, да еще наверняка затеют тяжбу с правительством. Еще кто-то вспомнил, что в Ираке Рождество не празднуют. А кто-то и вовсе предположил, что Саддам может передарить баночку одному из внучат, и нельзя быть пособниками в убийстве невинных детей.

Поскольку никто на совещании не хотел стать пособником в случайном отравлении ребенка конфетами, все единогласно решили, что внезапный ракетный удар по районам массового проживания неизбежен — разве что премьер-министр изменит решение за время своего недельного отсутствия.

В кухне раздавался только скрежет молний и металлических пуговиц, которые вращались за стеклом стиральной машины. Все четверо смотрели на чайник и ждали, пока он закипит. Их угнетала музыка, рвущаяся из соседней комнаты; премьер-министру хотелось, чтобы кто-нибудь ее выключил.

В воздухе висела вонь марихуаны и крэка. Питер стоял на полу в углу клетки и безостановочно и монотонно попискивал.

Джек сказал:

— У бедняги крыша совсем съехала.

Джеймс загородил спиной кухонную дверь, и у Джека было неуютное чувство, что если его попросить отодвинуться, атмосфера насилия еще больше накалится, хотя в кухне все и так были напряжены до предела.

Премьер-министр с интересом озирался по сторонам. Он решил, что находится в типичной кухне рабочего класса. На сушилке для посуды рядом с коробками полуфабрикатов громоздились банки из-под пива. В качестве домашнего любимца имелся довольно плюгавый попугайчик, клетка которого была выстлана страницей из таблоида «Сан», с заголовком: «Саддаму нравятся ириски „Куолити“». В пепельнице на кухонном столе возвышалась горка окурков, а рядом стоял трогательный ослик, впряженный в тележку с перечницей и солонкой. В кухне не было ни одной вещи со вкусом — Адель сочла бы все это забавным кичем.

Мать Джека, старая перештукатуренная неряха, похоже, не особо обрадовалась появлению сына. Она пыталась перекричать музыку:

— А я не понимаю, какого хрена ты возникаешь, Джек. Я же тебе велела не приезжать, сказала, что занята.

Премьер-министр заметил, что тут Норма оглянулась на Джеймса, словно старалась снять с себя вину.

Пока мать наливала кружкой кипяток в металлический заварной чайник, Джек непринужденно рассуждал о погоде, пытаясь разрядить обстановку.

Премьер-министр сморщил нос. Он узнал едкий запах: некоторые из самых беспутных студентов в Кембридже покуривали травку. Сам он марихуану никогда не курил, инстинктивно догадываясь, что ему не понравится. Теперь он подумал, не баловались ли его мать и настоящий отец тем, что тогда, кажется, называли «джазовой скруткой».

Норма сказала:

— Значит, попьешь чаю, а потом уедешь, да? — Это был скорее приказ, чем вопрос.

Джек посмотрел на Джеймса:

— Ну, как колледж? Джеймс с презрением сказал:

— Колледж для пигмеев. В колледж ходят только слабаки. Я исхожу из принципа необходимости знаний. Чего это ради забивать голову фактами, которые мне не пригодятся?

Премьер-министр однажды слышал почти такое же высказывание из уст Майкла Хезелтайна[73].

Норма сказала:

— Джеймс и без образования обойдется. Умнее его я никого не знаю. Ему всего девятнадцать, а у него уже «мерседес» есть.