— Наша полиция замечательно справляется.

Он спросил Норму, как, на ее взгляд, работает правительство. Та, похоже, не поняла вопроса.

— Не знаю, — ответила она. — Я политикой не интересуюсь, разве вот Рон Филлпот — он мне понравился, когда задал взбучку тому дуралею.

Безразличие Нормы странным образом успокоило премьер-министра. Какой смысл не спать ночей из-за Киотского соглашения[77], когда подавляющее большинство людей спят по восемь часов в сутки, в счастливом неведении, не подозревая об опасностях атомной энергетики?

Зазвонил телефон на стене. Норма с испугом уставилась на него — Джеймс отучил ее отвечать на звонки или звонить самой.

Джек сверху услышал звонки и примчался на кухню. Звонила его сестра, Ивонна.

— Ты где? — спросил Джек с искренним интересом — в конце концов, она могла быть в любом месте мира.

— Мы только что приземлились в Лутонском аэропорту, я на шоссе, — кричала Ивонна. — Почему мама не берет трубку? Случилось что-то?

— Вот она тут на кухне, травку курит, — ответил Джек.

Ивонна завопила еще громче:

— Скажи ей, я ей бабки везу. Джек спросил:

— А Дерек с тобой?

— Кто? — Ивонна, похоже, забыла, что двадцать шесть лет пробыла замужем за неким Дереком. — Не-а, я одна, — сказала она после паузы. — На своей машине.

Джек не мог представить сестру за рулем, да еще собственной машины, да еще мчащейся из аэропорта Лутон. Когда он видел Ивонну в последний раз, она мыла окна в своем домике на двух хозяев, в переднике и пушистых шлепанцах, а Дерек держал стул, на котором она стояла.

Норма чуть запаниковала, когда Джек ей сообщил, что примерно через час здесь будет Ивонна.

— Вонни не понравятся мои посетители, Джек.

Джека поразила способность матери к самообману. Назвать людей в гостиной «посетителями» — это как муравьев, забравшихся в варенье, поименовать «зваными гостями».

— Где он хранит свою дрянь, мама? — спросил Джек.

— Я не могу тебе сказать, — прошептала Норма. — Я пообещала не говорить. Он заставил меня поклясться жизнью Питера, сказал, что посадит его в микроволновку и съест с яичницей. Сказал, что украсит свои волосы перышками Питера. Я рада, что ты приехал, Джек.

Джек шепнул:

— А ты не говори, мама, просто покажи.

Норма вытащила из стола ящик с ножами и вилками, вынула из дальнего конца банку из-под табака «Олд Холборн». Внутри, завернутые в кусок темно-синего бархата, лежали мелкие блестящие камушки.

— Хрусталь? — удивился премьер-министр.

— Крэк! — ответил Джек. Премьер-министр отпрянул, словно испугался,

что один из крошечных камушков вопьется в его тело, сведет его с ума и выгонит на улицу бредить, корчить рожи и совершать немыслимые деяния против собратьев своих. У пего отлегло от сердца, когда Джек прикрыл камушки бархатом, закрыл крышку и сунул баночку во внутренний карман пиджака. Норма сказала:

— Джек, нельзя это забирать, ведь посетители вперед заплатили.

Джек посмотрел на мать.

— Я достал твой чемодан со шкафа и положил на кровать. Ступай наверх и собери его, сегодня ты уезжаешь.

— Куда ты меня везешь? — испугалась Норма.

— Не знаю.

— Я не брошу Пита, — сказала она.

— Мы возьмем его с собой, — ответил Джек, хотя, по его мнению, Пит вряд ли мог пережить долгое путешествие.

Джек остался караулить в коридоре, а Норма отправилась наверх собираться.

— Джек, — заговорил премьер-министр, — я человек, в принципе, терпимый, но крэк для меня — это своего рода рубеж, и я себя чувствую прямо-таки неприятно. Я понимаю, что для вас тут нет ничего особенного, Джек, но должен признать, что я вроде как шокирован, так сказать. Джек, ваша обязанность немедленно увезти меня отсюда. Звоните Али, пускай сейчас же приедет. Джек злобно сказал:

— В случившемся я обвиняю вас. Вы знаете о крэке уже десять лет, и вы на него хрен положили. Убежали и сунули свою умеренную башку под одеяло, притворились, что крэк — просто такая гадость, которая сама собой пройдет, если не дергаться и делать вид, что его нет. А он вот! — заорал Джек. — В доме моей матери!

Из премьер-министра хлынула статистика. Он сослался на миллионы, потраченные на профилактику наркомании, сказал, что X процентов чего-то там потрачено на одно, и Y процентов чего-то еще выделено на другое, а в течение очередного финансового цикла планируется потратить Z процентов от X процентов.

Джек заорал:

— Ну да, а Иисуса предали восемь с половиной процентов его учеников! Проценты ничего не значат, статистика — просто херня!

Премьер-министр сообщил:

— Правительство потратило четыре с половиной миллиона фунтов на исследования.

А Джек зарычал:

— Связанная с крэком преступность обходится нашей стране в миллиарды. Вот что я вам скажу, Эд, у моей матери в гостиной сейчас целая орава экспертов по наркомании — почему бы нам не пойти туда и не поучиться у них? Вашему правительству это не будет стоить ни шиша.

Ивонна уже вполне освоилась с управлением БМВ, она смело перестроилась на скоростную полосу и давила на педаль газа, пока не разогналась до девяноста миль в час. Погода была дрянь, и Ивонна жалела, что не надела желтый кашемировый кардиган, который купила в Марбелье. Она включила печку и покрутила ручку настройки магнитолы, ища музыку поприличнее: Фрэнк Сипатра, Нил Даймонд, «Куин» — что-нибудь мелодичное, чтобы можно было подпевать. Но нашла только удручающие британские новости. В крикет продули, на западе страны потоп, шоссе М25 закрыто на несколько часов, а завтра Эдвард Клэр вновь приступит к обязанностям премьер-министра, и дети премьер-министра выступили с заявлением, прося оградить личную жизнь их матери. И как это она так долго прожила в Англии, подумала Ивонна. По сравнению с Марбельей тут полная дрянь. Разве можно в Англии позавтракать на залитой солнцем террасе, в окружении бугенвиллий, прихлебывая свежевыжатый апельсиновый сок, лакомясь круассанами с настоящим кофе, любуясь бирюзовым морем? Черта с два. А разве можно разгуливать по Лестеру зимой в белой джинсовой юбке, золотистых сандалиях и с сумочкой им в тон и не выглядеть при этом дебилкой? Нет. А можно в Англии перекусить на улице в десять вечера, не отморозив титьки? Вряд ли.

Ивонна коснулась золотистой сумочки, лежавшей на пассажирском сиденье. Внутри находился пухлый конверт, набитый евро, и ей не терпелось увидеть лицо матери, когда она ей его вручит. Она хотела показать маме квартиру в пляжном комплексе, провести по белоснежным комнатам с мраморными полами и кремовой мебелью, продемонстрировать холодильник с машинкой для колки льда, отрегулировать кондиционер воздуха по маминому вкусу, ввести маму в спальню и прилегающую ванную, доказать ей, что Джек — не единственный успешный пример в семье. Может, ей и сорок восемь, зато Педро, ее нынешний любовник, говорит, что она выглядит по крайней мере лет на двадцать моложе, и она должна признать, что загар ей к лицу, как и прическа а-ля Миа Фэрроу[78]. Мужчина у стойки регистрации в аэропорту Малаги обвинил ее в том, что она пролезла без очереди , и назвал евромусором. Это даже комплимент: ей всегда хотелось быть европейкой, с тех самых пор, как услышала «Жизнь в розовом цвете» в исполнении Эдит Пиаф и увидела Одри Хепберн на мотоцикле «Веспа» в «Римских каникулах». Ивонна неслась мимо полей с радиомачтами станции прослушивания возле Давентри, поглядывая на водителей, которых обгоняла, и думала, какой у всех этих людей нездоровый цвет лица и как дурно они одеты. Жители Англии, похоже, здорово себя запустили.