– У меня его действительно нет.

– Ничего-то у вас нет. Ни стыда, ни совести, ни телефонного номера Мамонтова. Записывайте. Хотя нет, я сам телефонирую, вы слишком романтично настроены и можете все испортить.

Чурилин открыл справочник, отыскал в длинных столбцах нужный и набрал номер бывшего магната. Мамонтов ответил на звонок сразу же, как будто его ждал.

– Это просто отлично, Василий Степанович, что вы позвонили! – обрадовался меценат. – Я и сам хотел вам звонить. Приезжайте. Прямо сейчас. Хочу вам кое-что показать.

– Что же?

– Словами не объяснишь, вам надо увидеть. Дочь теперь в Абрамцеве, я сейчас один и буду рад гостям.

– Странные из нас с фон Бекком гости.

– Да ну, Василий Степанович, не прибедняйтесь. Уверяю вас, что ваша компания не самая худшая. Жду, приезжайте.

Недовольно поглядывая на консультанта, следователь выбрался из-за стола и устало спросил:

– Герман Леонидович, где же ваша камера?

И только теперь Герман заметил, что при нем нет его верного аппарата. Он удивленно огляделся и выдохнул:

– В машине оставил.

– Совсем вы рассеянный стали. Хорошо хоть, голову в машине не оставили, – пробурчал Чурилин, выходя в коридор.

На Бутырском хуторе они были через полчаса и еще через минуту уже звонили в дверь скромного домика Саввы Мамонтова.

– Аппарат не забыли? – обернулся к фон Бекку сыщик.

– Василий Степанович, отчего вы такой злой?

– Должно быть, оттого, что вы, Герман Леонидович, не в меру благодушный. Вы совершенно утратили чувство реальности. Витаете где-то в облаках. А все пустая страсть к обыкновенной женщине.

– Во-первых, Конкордия не обыкновенная. А во-вторых, я собран, как никогда.

– Уж вижу.

Пока они пикировались, дверь открылась, и в проеме показалась круглая голова хозяина дома. Савва Иванович с интересом выслушал окончание беседы и проговорил:

– Тут вы, Василий Степанович, не правы. Страсть не бывает пустая. Страсть заполняет человека целиком, выплескивается через край, в этой страсти тонут друзья и близкие. Это я говорю как человек страстный и увлекающийся. Ну что же вы стоите? Проходите, я кофе по-турецки приготовил.

Запах кофе и в самом деле разносился по всему дому. Усевшись за стол и усадив гостей, Мамонтов задумчиво проговорил:

– Да, тяжело быть человеком, сжигаемым страстями. Елизавета Григорьевна так до самой смерти и не смогла со мной примириться. Так и умерла в девятьсот восьмом году, через восемь месяцев после смерти Веруши, не простив меня. А младшая, Александра, вроде бы поняла, но старается пореже со мной встречаться. Все время уезжает в Абрамцево. Оно и понятно, там созданные ими с матерью школы, училища, больницы, там она нужнее, чем здесь. А я и сам справлюсь. Если я ничего не путаю, ваши родители, Герман Леонидович, тоже были людьми увлекающимися?

Герман сдержанно кивнул. Он не любил, когда заводили речь о родителях. Отец должен был унаследовать железнодорожную империю фон Бекков, но из-за страсти к красивой жизни ему так и не довелось стать железнодорожным магнатом. Они с женой погибли за границей, и подробности Герман предпочитал опускать.

– Савва Иванович, давайте прямо к делу. Так что вы нам хотели показать? – мельком взглянув на фон Бекка, уловил настроение коллеги Чурилин.

– Допивайте кофе и пойдемте в сад. – Мамонтов нетерпеливо потер ладони. – Вы должны увидеть своими глазами.

Гости торопливо опустошили кофейные чашки и следом за хозяином поднялись из-за стола.

– Прошу вас, господа, следуйте за мной. – Савва Иванович вышел из комнаты и застыл в дверях, дожидаясь, когда остальные его догонят.

Спустившись по лестнице, они вышли в сад и, увлекаемые хозяином, устремились к кустам роз, пышно цветущим под окнами.

– Герман Леонидович, ну что же вы? Доставайте скорее камеру. Вдруг нам приготовили что-то уникальное, а вы пропустите?

– Да-да, конечно, – засуетился фон Бекк, останавливаясь перед лавочкой, пристраивая кофр и расчехляя аппаратуру.

Пока фон Бекк возился с камерой, Мамонтов приблизился к одному из кустов и указал на обломанный побег.

– Вот, господа, взгляните.

Чурилин склонился над растением и принялся тщательно его исследовать, поджимая губы и хмуря лоб. Сзади подошел консультант и принялся крутить ручку киноаппарата, снимая.

– Видите? – ликовал Мамонтов. – Стебель обломан, в земле отпечатался след женской ноги.

– Отчего же женской? – усомнился Чурилин.

– Ну как же! След ведь крохотный!

– А может, детский?

– Видите, каблучок? Взгляните, здесь явно отпечатался дамский каблук.

– Да вижу, вижу. Не волнуйтесь так. Допустим, след действительно оставлен женщиной. Но отчего вы решили, что это обязательно гимнастка?

Хозяин понизил голос и выдохнул:

– Я подумал, что у сломавшей куст женщины должны были остаться царапины от стебля. Если быстро ее найдете, нужно попросить показать нам ножку без чулок.

– Вы, господин Мамонтов, как я погляжу, все никак не уйметесь, – хмуро обронил следователь Чурилин. – Ваша страстная натура из вас так и прет.

– Господи, Василий Степанович! Да он же без задней мысли! – возмутился фон Бекк, переставая снимать. – Исключительно для идентификации нашей знакомой.

– Какой знакомой? Вы что же, нашли ночную воровку? – Хозяин недоверчиво округлил совиные глаза.

– Полагаю, что так… – замялся фон Бекк. – Если вы позволите, мы к вам сегодня вечером заглянем с одной молодой особой, а вы нам скажете, эта ли дама к вам ночью приходила или нет.

– Очень интересно было бы взглянуть. Герман Леонидович, во сколько вас ждать?

– Часов в девять, не раньше.

– Ну что же, тогда до вечера.

Магнат проводил сыщиков в прихожую и запер за ними дверь. Выйдя от Мамонтова, следователь Чурилин огляделся по сторонам и угрюмо спросил:

– Герман Леонидович, а не зайти ли нам в трактир?

– Вы меня удивляете. Это для ротмистра характерно, а на вас совсем не похоже.

– Со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.

– Обедать лучше в других заведениях. Пойдемте, я вас отвезу.

Они двинулись к машине, и фон Бекку показалось, что какая-то фигура отскочила от колеса и скрылась за углом.