Через неделю проект указа был готов. На последнем этапе я разрешил Илюшину подключить к подготовке документа помощника президента по юридическим вопросам Юрия Батурина. Свою часть работы он, как всегда, выполнил точно и профессионально

В канцелярии моему указу, как и полагается, присвоили порядковый номер. Он оказался легко запоминающимся — № 1400.

Я распускаю парламент не потому, что он мне надоел. Просто настал момент, когда этот Верховный Совет, превратившись в мощнейшую разрушительную силу, стал представлять угрозу безопасности России. Поэтому на этот шаг придется идти в любом случае. Но какова цена этого шага?

Собрал совещание и назвал дату объявления указа — 19 сентября, воскресенье. Предложил следующий схематичный план действий. В 20.00 — телетрансляция моего обращения к народу. Части дивизии Дзержинского, которые к этому моменту должны быть в Москве, берут под контроль Белый дом. Угроза городу исходила от Белого дома. Там горы оружия. Заняв Белый дом, мы решаем несколько задач: лишаем распущенный Верховный Совет штаба, центра, который бы координировал все действия оппозиции, не даем возможности собраться распущенному съезду. Без Белого дома они превращаются в горстку крикунов: что такое шестьсот человек на всю Москву — никто не услышит!

На этом же совещании неожиданно прозвучало, что 19 сентября вообще не лучший день для объявлений подобного рода. Слишком прямые аналогии с 19 августа.

Я согласился с переносом, но максимум на два дня. 21-го в 20.00 я выступлю с телеобращением. Больше никаких отсрочек быть не может.

Напрасно я это сделал. То, чего я так боялся, случилось. Утечка информации.

Белый дом уже становится центром противостояния президентскому указу. Я попросил Ерина, Грачева, Голушко, Барсукова теперь уже при новом раскладе найти возможность занять Белый дом. Я поставил главное условие: мы не пойдем ни на какие жертвы и компромиссы».

Маховик запущен

НАША ВЕРСИЯ:

Вечером 21 сентября вся семья президента страны Бориса Ельцина сидела перед телевизором. Все успели уже наскоро пообедать и с нетерпением ждали, когда стрелки часов приблизятся к восьми. В это время по телевизору должны будут показать чтение Ельциным его нового указа № 1400. Нервы у всех были на взводе. Никто даже не притронулся к чашке с остывающим чаем. Что означает этот указ, ни жена, ни дочери президента так до конца и не понимали. Мало ли на долю Бориса Николаевича выпало указов! Да и название указа № 1400 звучало довольно миролюбиво — ««О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации».

И все-таки семья Бориса Николаевича нервничала. Всем женщинам передалось какое-то странное чувство тревоги и беспокойства, переходящего в панику. Наверно, это потому, что сегодня утром Борис вел себя несколько необычно. Он довольно рано встал, хотя накануне промучился ночь напролет бессонницей. Проснувшись в день записи телеобращения ни свет ни заря, он тоже не мог себе найти достойного дела. Светало в эти сентябрьские дни уже довольно поздно, и Наина, прошедшая мимо кабинета Бориса, увидела, что там горит свет. Муж, завернувшись в темно-синий махровый халат, сидел в кресле и читал какие-то бумаги. Она не стала заходить к нему в кабинет, потому что пару раз вот так, застав его ни свет ни заря за каким-то делом и поинтересовавшись, не нужна ли помощь, нарвалась на мужнину грубость.

Она остановилась и прислушалась. Борис что-то говорил вслух. Но с кем он мог разговаривать в столь ранний час? Слов разобрать было нельзя. Но Борис в самом деле с кем-то беседовал! Внезапно его речь оборвалась, послышался хриплый кашель. Обрадованная тем, что теперь появился повод зайти в мужнин кабинет, Наина громко постучала и, не дожидаясь реакции, распахнула дверь.

— Ты кашляешь… Не заболел? — участливо спросила Наина.

— Не мешай! — взорвался Борис.

— Боря, ты от меня что-то скрываешь?

— Мне нечего от тебя скрывать. Иди спать!

— Мне показалось, что ты с кем-то разговаривал.

— Если кажется — креститься надо! — Борис от злости даже ударил кулаком по столу, и настольная лампа вздрогнула. — У меня сегодня день тяжелый, и я к нему готовлюсь… Надо будет озвучить речь… Иди спать!

— Ясно… — Наина кивнула, сделав вид, что все поняла, хотя в реальности ей все происходящее осталось непонятно.

Вздохнув, она аккуратно прикрыла за собой дверь. «Деспот! — крутилось в голове. — Какой же он все-таки истеричный деспот! Да пропади она пропадом, эта должность первой российской леди!»

Впрочем, разве она не сама себе выбрала этот путь, эту судьбу? Разве она не знала, с кем связывается, еще там, в Свердловске?

О пристрастии Бориса к бутылке знали все, кто с ним работал в строительной бригаде. А разве она, Наина, не знала об этом, когда он после окончания политеха уехал на практику? Разве ей не рассказывали, как там, на строительной практике, мужики пьют по-черному? И все равно выбрала именно его. Потенциального алкоголика. Определила тем самым лозунг всей свой жизни — «терпеть».

Да, она должна терпеть все его закидоны, а иначе он пропадет. Он же самостоятельно чай и кофе себе заварить не может… Он такой сильный и в то же время такой беспомощный. Она любит его, каким бы он ни был. Все его победы — это прежде всего ее победы. Успех Бориса делает и ее, Наину, лучше, ярче, сильнее, увереннее в себе. Поэтому она будет поддерживать его во всех начинаниях, будь они праведными или нет.

Наина зашла к себе в комнату и села на кровать. Ей почему-то вспомнилось, как на одном из первых появлений в Кремле ее спросили, обратив внимание на синяки и пятна ее открытых рук: «Что это?» И она соврала, что ушибла руки при домашней уборке. А на самом деле это было «мужнино воспитание» — так, схватив ее в «железные тиски» до боли, он вымещал свою злость, боль и досаду.

Сколько ей потом еще пришлось пролить слез… Сколько пережить бессонных ночей… Сколько выслушать обидных слов — ни за что ни про что… А ей еще женщины завидуют! Глупые! Знала бы она заранее, что придется платить такую горькую плату за статус президентской жены…

Через пару часов в доме замаячили привычные фигуры охраны и помощников, и муж уехал в Кремль. Словно маленькая девочка, которой не разрешили подглядеть в замочную скважину, шестидесятилетняя Наина зашла в комнату мужа и стала издали изучать бумаги, лежащие у него на столе. Невольно обратила внимание на бумагу с надписью «Указ № 1400….» Номер указа легко запоминался, и тонкая женская интуиция подсказала Наине, что этот указ станет историческим.

Запись телеобращения прошла нервозно. Как впоследствии напишет в своих мемуарах Борис Ельцин, были то проблемы со светом, то со звуком, но хуже всего — отказывался нормально работать телесуфлер. Это приспособление, позволяющее чтецу смотреть не в стол, а в телекамеру, так что у телезрителя создается иллюзия, что смотрят непосредственно на него, никак не хотело запускать в эфир президентский указ № 1400. Как будто злой рок преследовал Ельцина или как будто сама небесная канцелярия ему сопротивлялась.