Соня бросила монету в железный ящик и поставила три свечи. Все три за себя.

Старушка закончила молитву, тихо произнесла «амен», перекрестилась и поднялась с колен. Еще раз кивнув Соне, она пошла к выходу. Через несколько секунд пламя свечей перед алтарем заколебалось. Соня услышала скрип боковой двери и щелчок замка.

Дева Мария была одета в длинное белое платье до пят с голубой лентой на поясе, покрывало на голове переходило в столу. На правой руке Мадонны висели длинные, до пола, золотые четки. Сложив ладони и устремив взор к небесам, Богородица молилась за бедных грешников.

Соня вдруг услышала тихие шаги и обернулась. Чья-то фигура исчезла за дверью ризницы. Пламя свечей снова затрепетало, и снова раздался скрип боковой двери.

— Сандро! — раздался приглушенный женский голос. Это была та самая старушка в черном. — Сандро!

Она торопливыми короткими шагами пошла к Соне.

— Вы видели дьякона? — спросила она.

Глаза ее были широко раскрыты, на бледном лице застыл испуг.

— Может, в ризнице? — откликнулась Соня. — Что-нибудь случилось?

Женщина кивнула.

— Крест…

Она поспешила к ризнице и через минуту вышла оттуда уже вместе с дьяконом. Они направились к боковой двери. Соня последовала за ними.

Небо было уже почти черным. Ледяной ветер гнал по улице крупные снежинки. Дьякон и старушка исчезли, но маленькие чугунные ворота кладбища были распахнуты.

Завядшие венки и букеты на могиле Рето Баццеля были уже припорошены снегом. Старушка стояла перед могилой, дьякон возился с крестом.

Крест был перевернут и торчал из земли нижним концом вверх.

Дьякон вытащил его из земли и, положив рядом с могилой, пошел к сараю с хозяйственным инвентарем на другом конце кладбища. Соня и старушка молча смотрели на вихрящийся снег, который становился все гуще и все плотнее ложился на испачканный землей крест.

— Меня зовут Соня Фрай, — сказала Соня, чтобы нарушить молчание.

— Сераина Биветти, — ответила старушка, и они снова замолчали.

Дьякон вернулся со штыковой лопатой, выкопал небольшую яму, поставил в нее крест, засыпал яму и притоптал землю ногой.

Сераина достала из кармана использованный пестрый бумажный носовой платок и протянула дьякону. Тот обтер крест и табличку с надписью и окинул придирчивым взглядом свою работу.

Сераина перекрестилась. Дьякон, а за ним Соня последовали ее примеру.

— Ну, попадется он мне!.. — угрожающе произнес дьякон.

— Смотри, чтобы ты ему не попался… — пробормотала Сераина.

Соня, ежась от холода, стояла у могилы своего врага и смотрела, как летний снег ложится на плечи Сераины поверх черной вязаной кофты, словно потертое боа. Когда ударил колокол, отбивая четверть, она испуганно вздрогнула.

Дьякон и Сераина, услышав колокол, как по команде, повернулись и пошли к воротам, как будто только и ждали этого сигнала. Соня пошла за ними.

У ворот кладбища они расстались.

— Урсина вытряхивает перину, — сказала Сераина на прощание.

Снег уже успел покрыть дорогу. В десяти метрах ничего не было видно. Дома на противоположной стороне улицы смутно темнели за белым занавесом. В снежной круговерти вдруг возникла чья-то фигура. Сначала она показалась Соне всего лишь полупрозрачным сгустком материи, потом проступили едва заметные очертания, и наконец обозначился цвет: желтый. Это была пожилая женщина в желтом дождевике и в брюках из черно-желтой шотландки. Не поднимая головы, она прошла мимо. Соня обернулась и смотрела ей вслед, пока она не растворилась в метели.

Соня пошла дальше. Сзади послышался шум мотора. Она отступила в сторону и прижалась к стене. Снежинки окрасились в желтый цвет в лучах двух фар. Вслед за этим материализовался и тут же вновь канул во тьму черный лимузин. Но Соня успела узнать машину «il senatore».

Следы шин вели к «Гамандеру», но лимузина перед входом уже не было. У въезда на территорию отеля Паскаль и Дарио играли в снегу, выпавшем так нежданно-негаданно.

За ярко освещенной стеклянной стеной бассейна сквозь пляску снежинок смутно проглядывала фигура фрау Куммер. Она стояла, расставив руки в стороны и закинув голову назад, словно в каком-то спортивном танце. Над термальным бассейном под открытым небом вздымался подсвеченный пар.

Из отеля вышли супруги Лютгерс. Они были одеты по-походному и делали вид, что не замечают метели. Оба держали в руках палки от воображаемых лыж и сопровождали свои шаги механическими движениями.

Внезапно и так нелепо грянувшая зима, казалось, напрочь отрезала Валь-Гриш от действительности.

Остаток дня Соня хотела провести в своей комнате. У нее не было желания встречаться ни с Барбарой, ни с «маман», ни с Бобом. Но вечером она опять надела ветровку и мокрые кроссовки и вышла из отеля.

Снегопад прекратился, с крыш уже капало. Из печных труб курился дым, и заснеженные дома с горящими окнами напоминали рождественские картинки.

На этот раз над дверью «Каза Кунигл» горел фонарь. Соня постучала, и дверь сразу же открылась, как будто ее уже ждали.

На этот раз Сераина ее узнала.

— Он в том же состоянии, — сказала она. — Вряд ли вам удастся с ним поговорить.

— Я хочу поговорить с вами.

Сераина отступила в сторону, впустила Соню в подъезд и закрыла тяжелую дверь. В доме пахло яблочным пирогом, который остывал на комоде в коридоре. Сераина явно не собиралась приглашать Соню к себе в квартиру.

— У меня мало времени. Ко мне сейчас должны прийти.

— Когда пошел снег, вы сказали, Урсина вытряхивает перину.

— Да, так у нас здесь говорят, когда идет снег в неурочное время.

— Это слова из легенды о Миланском черте.

— Это не легенда.

Соня на мгновение лишилась дара речи.

— Я вас сегодня видела в церкви. Видела, как вы молились. Кто верит в Бога, должен считаться и с чертом.

— А вы не могли бы рассказать мне эту историю? В моей книге вырваны несколько страниц.

— Я жду гостя с минуты на минуту. Приходите завтра. — Сераина открыла дверь, недвусмысленно давая Соне понять, что ей не до нее. — После обеда. Я обедаю рано.

Соня прошла мимо нее на крыльцо.

— Когда моя мать была молодой, ей однажды ночью приснилась Урсина. Она плакала кровавыми слезами, сказала мать. А утром ее черные волосы стали белыми как снег.

Когда она шла назад, вдруг погасли все огни. Улица погрузилась во мрак. Дома ослепли и, не мигая, смотрели черными четырехугольниками окон. Вместе с огнями исчезли и звуки. Бубнивший где-то вверху телевизор резко умолк.