Но Матильда ни о чем не подозревала, и Йохан просто не мог с ней так поступить.

Когда ближе к обеду они сделали привал, чтобы поесть вяленого мяса с хлебом и выпить из бурдюков вина, которое оказалось не только кислым, но и горьким, девушка присела рядом с Йоханом.

– Благодарю тебя, – пробормотала она. – Ты всегда рядом, когда мне нужна твоя помощь.

Матильда говорила искренне, а Йохан закипал от гнева, и на этот раз он злился не на чужую землю и не на привычки населявшего ее народа, а на свою мягкотелость и на то, что, скованный какой-то необъяснимой робостью, не взял, что хотел. Он даже не смог сказать Матильде слова, которые крутились у него в голове: «Не уходи в монастырь, прошу тебя, останься со мной! Мы будем жить вместе, будем счастливы, у нас появятся дети. Я буду заботиться о тебе гораздо лучше, чем мой отец о матери. Я приехал в незнакомую страну для того, чтобы как следует заботиться о жене, а не для того, чтобы отдать ее чужому Богу».

– Ты действительно хочешь уйти в монастырь? – спросил Йохан вместо этого.

– Это всегда было моим предназначением, – коротко ответила Матильда.

Она поднялась и сложила оставшуюся еду в кожаный мешочек, прикрепленный к ремню.

Как бы Йохан хотел расстегнуть этот ремень, с каким удовольствием он сорвал бы с Матильды платье! Но она не опасалась и не ожидала этого, а значит, он не мог так поступить.

Все, что он мог, это дернуть за уздечку, когда повозка снова тронулась. Вместо того чтобы сопровождать Матильду, Йохан повернул обратно. Пусть по пути в монастырь ее защищает ее бледный слабый Бог.

Йохан умчался так быстро, что не услышал, как удивленные монахи и Матильда кричали ему вслед. Взбираясь на холм, он пустил лошадь вскачь, а когда оглянулся, повозка уже скрылась из виду.

Чем больше Йохан приближался к Руану, тем сильнее его мучила совесть. Он чувствовал на себе чьи-то взгляды, в лесу ему чудились треск веток и мелькание теней. Может, это были духи, а может, разбойники. На него они нападать не решились бы, ведь он был вооружен, а вот богомольцы станут легкой добычей…

Лишь в Руане Йохану удалось успокоить свою совесть. После отъезда прошло уже несколько часов, но Арвид по-прежнему стоял возле часовни. В его глазах была страсть, и, наверное, он все еще был полон решимости устоять перед очарованием Матильды.

Хотя Йохан не знал, что происходит в голове у женщин, и никогда не хотел этого знать, он был уверен: Матильда ушла в монастырь не для того, чтобы исполнить свое предназначение, а из-за Арвида.

«Ты за это заплатишь, – поклялся он так же, как и на свадьбе Герлок, – однажды ты за это заплатишь». Он никогда не сможет простить ни Матильде, ни Арвиду того, что эта земля так и осталась для него чужой.

Монахи молились, а Матильда молчала. Только сейчас она подумала о том, что какое-то время после побега из монастыря Святого Амвросия регулярно читала молитвы. В какой-то момент девушка перестала это делать, но не преднамеренно, а скорее из-за забывчивости. Псалмы она все же помнила: голоса монахов оживили эти слова в ее памяти. И тем не менее Матильде казалось, что бормотание, прославляющее величие Бога, бессильно в этом беззвучном враждебном мире. Снег на дорогах был не таким глубоким, как опасались путники, в болоте их повозка не завязла, но Матильда все более отчетливо ощущала, что они мчатся навстречу гибели.

Почему Йохан бросил ее в беде?

В глубине души Матильда знала ответ – он был написан у него на лице, – но не желала разбираться в чувствах воина, не желала знать ничего о его боли, обиде и внутренней борьбе. И ей не хотелось думать о том, действительно за ней кто-то следит или же это ей только кажется.

Да, на нее смотрели глаза, невидимые глаза.

Раньше девушка старалась не думать об убийце и о причинах, по которым он покушался на ее жизнь, но теперь, находясь с монахами в безлюдном месте, она ощущала свою беззащитность так остро, как никогда прежде.

Монахам, видимо, тоже было не по себе. Их бормотание, поначалу воодушевленное, становилось все тише. Втянув голову в плечи и пригнувшись, они испуганно вглядывались в лесную чащу. Никто не выказывал страха, но в конце концов один из мужчин прервал молитву и предложил сделать небольшой привал. Матильда неохотно остановила волов, запряженных в повозку. Сухие деревья чуть в стороне от дороги, под которыми расположились монахи, могли защитить от ветра, но не от этих… невидимых глаз. Матильда ощущала их взгляд еще отчетливее, чем раньше.

Монахи достали еду и, протягивая девушке немного хлеба и сыра, вдруг застыли на месте.

– Господи Иисусе! – вырвалось у одного из мужчин.

Его резкий крик и внезапный шелест кустов оглушили Матильду. Она оглянулась, ветки раздвинулись, и из тени выскочило что-то темное.

Это была птица, которая громко закричала.

– Господи Иисусе! – снова произнес монах, на этот раз с облегчением.

Он больше не обращал внимания на птицу, кусты и шелест и впился зубами в желтый сыр. С привкусом пряного сыра на губах он и умер. Обращение к Иисусу Христу было последним, что он произнес, ведь как только монах откусил сыр, шелест повторился, и на этот раз из кустов появилась не кричащая птица, а молчаливые мужчины, присыпанные снегом и прогнившей листвой.

Их было немного – четверо или пятеро. Их было достаточно, чтобы мгновенно убить двоих человек. Кусок сыра так и остался во рту у одного из монахов, когда голова слетела у него с плеч, а тело, прежде чем тоже рухнуть на землю, ненадолго застыло. Второго монаха не обезглавили, а разрубили надвое. У него был открыт только один глаз, рассеченное лицо заливала кровь.

Все произошло слишком быстро, чтобы можно было испытать страх. Матильда не ощутила ничего, кроме пряного аромата сыра, который на секунду даже заглушил металлический запах крови, повисший в воздухе.

«А как умру я?» – вдруг совершенно спокойно подумала она, прежде чем получить глухой удар, после которого ее окутал мрак.

Когда Матильда очнулась, мужчины были уже не белыми. Снег на их шубах растаял, и на миг ей показалось, что она провела в забытьи не несколько мгновений, а долгие месяцы, что уже наступила весна и вся земля была в цвету. Но потом девушка почувствовала боль в затылке, от которой раскалывалась голова. Ноющая рана была свежей и еще не начала заживать.

Ее ударили всего лишь навершием меча, а не клинком, и ни один из воинов, стоящих вокруг, не замахивался на нее во второй раз. Оглядевшись, Матильда поняла, что лежит недалеко от убитых монахов.

Наверное, было бы лучше притвориться мертвой и терпеливо ждать, когда представится возможность для побега, но ждать Матильда не могла. Внутри нее все кричало. Она вскочила на ноги и бросилась бежать. Девушка сделала лишь один шаг, и ее голова вновь стала раскалываться от боли. Вспыхнул яркий, ослепительный свет, а потом потемнело в глазах. Ничего не видя, Матильда все же пыталась переставлять ноги. Это удалось ей один раз, второй… Но потом она натолкнулась на дерево, которое вдруг протянуло к ней руки. Матильда пронзительно закричала, но дерево закрыло ей рот ладонью, заглушая звук.