Представив эту сцену, я сразу начинаю чувствовать себя значительно лучше, даже улыбка появляется на морщинистых губах.

А сцену я, кстати, представила совершенно правильно, так как минуты через три-четыре дверь широко распахнулась и в гостиную влетел всклокоченный, перепуганный, словно ошпаренный Карлос. Глядя на него, мне пришлось проявить недюжинную силу воли, чтобы не расхохотаться. Но дело есть дело – он заслужил взбучку, он ее и получит.

– Кэти, ты звала меня, ты сердилась? – начал он дрожащим голосом.

– Кого трахал? – перебила я, угрожающе сдвинув брови.

– Я?! Я?! Да ты что?! Как ты могла подумать? – начал он трепетной скороговоркой, и глаза его сразу наполнились искренностью и чистосердечием.

Почему в альфонсы не идут люди хотя бы со средним IQ, а только одни идиоты? Вот признался бы честно, кого трахал, да рассказал бы подробности: как трахал, что она при этом верещала, мне ведь интересно, всегда ведь встречаются нюансы – я бы, глядишь, и простила изменника. А если бы приподнял настроение, ввел в сексуальный азарт, еще бы и награду заслужил.

Но для такого поворота хоть какой-то сообразительностью надо обладать. А сообразительность и Карлос – вещи несовместные.

– Да ты что, Кэти? Как ты можешь такое подумать? – заверещал он томным, обиженным голосом. – Ты же знаешь, что я… – И тут же лезет ко мне под халат, чтобы вот таким первобытным способом сбить мой решительный настрой.

Ну, и что он там нашел новенького? Ничего. И на настрой не повлиял, только получил по рукам.

Хотя, надо признать, все же он молодец – всю ночь отрабатывал и снова готов. Вот что молодость и латинистость делает с людьми.

Но сказала я совсем другое:

– Я с тобой, милый друг Карлос, только потому и связала себя узами, что ты мне казался порядочным молодым человеком. Ты мне нравился как цельная личность, как индивидуум. Я тебя ценила за твои высокоморальные качества. Что мне нужно, в конце концов, как не простое понимание честного, искреннего человека? Но оказалось, что я ошибалась… – Тут он с вытаращенными глазами попытался меня прервать, но я не позволила: – Оказалось, что ты совсем другой. Оказалось, что ты порочный, неверный и, клянусь Девой Марией ты спал сегодня с другой женщиной.

Почему я вспомнила про Деву Марию? А, ну да, она же в их латинской религии значит многое. Почти все.

– Кэти, Кэти, подожди, прошу тебя, – начал причитать и канючить он.

– А я-то, наивная дуреха… – Тут я, конечно, подпустила в голос слезу, в глаза уже давно ничего подпустить не получается. – Я-то, дуреха, думала, что ты мне родная душа, я даже вписала тебя в завещание, положив тебе…

Тут я начала соображать, что бы такого могла бы ему отписать, даже если бы лишилась рассудка. И решила, что настолько лишиться рассудка я не смогла бы никогда. Так цифра и не прозвучала, когда дело касается цифр, лучше обходиться без конкретики. А то еще придушит прямо здесь, прямо сейчас – вон как вспыхнули его томные глазенки.

– Но сейчас я вижу, что все напрасно, ты мне чужой, чуждый, а главное – наши взгляды на мораль расходятся. – Снова слеза в голосе, теперь от обиды за наивные, несбывшиеся надежды. – И вот я позвонила своему адвокату и велела ему вычеркнуть тебя из завещания.

Я взглянула на бедного мальчика. Я никогда не била собак, но побитая собака наверняка именно так и выглядит.

– Кэти! – только и вырвалось у него.

– И вообще, если еще такое повторится, – заметила я более решительным голосом, – мне придется тебя отправить туда, откуда в свое время я тебя прихватила. И не будет больше в твоей латинской жизни ни трехразового питания, ни хорошего коньяка по вечерам, ни прозрачного бассейна, ни даже ежедневной смены постельного и нательного белья. И вообще мне давно рекомендовали филиппинцев, они верные и чуткие сердцем. Ты понял меня, дружок?

Если раньше он казался напуганным, то сейчас, когда я вспомнила про филиппинцев, его охватил ужас – я с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться.

– Кэти, – шевелил он побледневшими губами, – прости меня, Кэти, обещаю, что больше никогда… Прости.

И я простила его. А что еще мне оставалось делать, слабой, мягкосердечной женщине крайне преклонных годов? В конце концов, мне необходимы разнообразные оздоровительные процедуры, только с их помощью я ухитряюсь поддерживать хоть какую-то бодрость организма. К тому же он так театрально закатывал глаза, мой неутомимый, переполненный страстью красавчик, когда принялся самозабвенно замаливать свои грехи.

Вышла я из номера вполне довольная утренней частью дня. А ведь начинался он тоскливо – вот что значит сила воли и умение управлять собственным настроением и организмом.

Подошло время выпить бокал вина – это я позаимствовала у моих сводных братьев-французов. Один бокальчик красного, желательно бургундского, часов в одиннадцать-двенадцать, обильно запитый водой, потом маленький эспрессо, чтобы полностью ликвидировать хмельные алкогольные последствия. Второй бокальчик – уже вечером, но уже без эспрессо. Главное, чтобы каждый день, как лекарство. Очень помогает.

Итак, я направилась на веранду, но в холле наткнулась на моего маститого соавтора.

– Мсье Анатоль! – окликнула я его вполне дружелюбно. А вот он на мою дружелюбность дружелюбностью не ответил. Наоборот, когда он вскинул на меня свои ясные очи, в них отчетливо читалась озабоченность и что-то еще… Ну да, беспокойство.

– А, это вы, Кэтрин. Добрый день, рад вас видеть, – заявил он мне, хотя насчет «рад», похоже, явно преувеличил. Более того, он тут же невежливо повернулся ко мне спиной, разговор с клерком у стойки ресепшн был для него, очевидно, дороже сердечных отношений с соседкой, соавтором и просто хрупкой женщиной, раскрывающей перед ним душу. Но хрупкой женщине был дороже он, и вообще она не отличалась щепетильностью. Поэтому окончательно повернуться спиной у него не вышло.

– Господин сочинитель, что-то вы пропали, я уж начала бояться, не случилось ли с вами что-то вроде творческого запора. Когда, знаете, сидишь-сидишь, тужишься-тужишься, а никак не выходит.

Он даже не улыбнулся – сухой, деревянный человек.

– Нет, никакого запора, я писал, – отрезал он коротко.

– Ну и как? – снова доброжелательно поинтересовалась я.

– Кэтрин, я могу с вами поговорить откровенно? Но только не сейчас, минут через десять. – Ах, как он хотел отделаться от меня, даже глаза горели от нетерпения.

– Что-нибудь случилось? – забеспокоилась я вслед за ним.

– Я вам расскажу через десять минут, хорошо? – невежливо оборвал он меня и взял за руку и пожал, давая понять, что мне пора оставить его в покое. – Так где вы будете?

– На веранде, как всегда, – пообещала я и сжалилась на ним и оставила наедине с клерком. В конце концов, он взрослый мужчина, из тех, у кого бывают личные проблемы.