Правда, как оно всегда бывает, разочарование не заставило себя ждать. Ну конечно, проницательно сообразила я, перед нами типичная парочка типичного сексуального меньшинства, особенно если учесть обтягивающую безрукавочку молодого красавчика и сутулую нескладность долговязого герра адвоката.

Но жизнь опять внесла поправки в мои скороспелые выводы. Когда они подошли ближе, выяснилось, что красавчик уже не так молод, как казалось издали, ему хорошо за тридцать, да и вообще, он заметно потаскан – лицо усталое, с ранними морщинами, то есть на роль мальчика для услад либеральных адвокатов он не годится.

Опираясь на костыль и припадая на одну ногу, он вслед за долговязым последовал в отель, где они и остановились у стойки ресепшн. Пришлось встать и последовать за ними – там, в холле на кожаном кресле я и расположилась. Слышно было плохо, но все же кое-что из их разговора я разбирала.

– Какое вы назвали имя? – переспросила девушка за стойкой. Звали ее Патриция, но для близких друзей заведения вроде меня – просто Пэт.

– Нам нужен Энэтоли Тосс, – заново произнес длинный либерал, и я чуть не захлопала в ладоши – на сей раз знание жизни меня не подвело, он действительно был немцем, немецкий акцент я различаю с закрытыми глазами.

Пэт улыбнулась, качая отрицательно головой. Она всегда улыбалась, независимо от того, в какую сторону качалась ее голова.

– Постоялец под таким именем у нас на данный момент не зарегистрирован, – ответила она. – К тому же я все равно не могла бы вам помочь, мы не сообщаем информацию о наших гостях, если не получили от них специального разрешения.

– Не может быть! – искренне изумился немец. Но на этом его искренность закончилась: он заметно покраснел, напрягся и тут же попытался соврать: – Мы хорошие товарищи Энэтоли, он нам сам сообщил, что находится в вашем отеле.

Без сомнения, это была ложь во спасение, во всяком случае, во спасение меня, потому что наконец-то на моих глазах возникла и стала разрастаться интрига.

– Но, фройляйн, – нажал на Пэт немец, – герр Тосс ожидает нас. Вот, посмотрите мои документы, – тут он залез во внутренний карман твидового пиджака и достал какое-то удостоверение, – я Макс Вейнер, профессор Берлинского университета. А мой товарищ, вы, наверное, про него слышали, известный артист балета Роман Стоев. Он звезда, мировая знаменитость.

Тут Пэт зарделась, хотя я не была уверена, что она знала что-нибудь о Стоеве или о балете. А вот я, в отличие от нее, не только знала, но и видела Стоева на сцене – божественного, неповторимого. Все сразу встало на свои места – и Аполлон, и изящество, и даже хромая нога – я читала, что Стоев повредил ногу на репетиции. Впрочем, как писали, травма не серьезная, звезда пропустит всего лишь один сезон. Хотя мы, те, кто знает балетных не понаслышке, понимаем, что легкость и высота прыжка ему, увы, больше не гарантирована.

– Я понимаю, – тем временем снова засияла улыбчивая Пэт, – но к сожалению, ничем помочь не смогу. Извините. – И видимо, именно по ее дежурной улыбке, или же просто хорошо зная швейцарско-немецких девушек, которые, в отличие от девушек американских, если говорят «нет», то их уже ничем не проймешь, странная парочка сразу заметно сникла, стала рассовывать документы обратно по карманам и, разочарованная, отошла в сторону.

Там, в стороне, они постояли немного, помялись, переступая с ноги на ногу в заметной задумчивости. В принципе пора было удалиться, так сказать, не солоно хлебавши, но им невероятно повезло – на помощь им поспешила суховатая леди в возрасте, случайно оказавшаяся сидящей в кресле неподалеку. То есть я.

– Молодые люди, – приподнялась я с кресла, – простите меня, но я совершенно случайно подслушала ваш разговор. – Тут они взглянули на меня весьма неприязненно, как на докучливую старую каргу. Которой я, кстати, и являюсь. – Дело в то, что я имею удовольствие быть знакомой с мсье Тоссом.

Возникла немая сцена, их разочарованные лица тут же приобрели выражение льстивой учтивости, похоже было, что они сразу сильно меня полюбили. Хотя в искренности их чувств я все же сомневаюсь.

В любом случае наживку они проглотили, и теперь мне оставалось, как говорят любители-рыболовы, всего лишь подсечь. И я подсекла.

– Я хорошо знаю вашего друга, Анатоля Тосса. Он еще сегодня был здесь, мы разговаривали, но, к сожалению, часа три тому назад он отбыл.

Они переглянулись и направились ко мне. Я весьма дружелюбно им улыбнулась.

– Вы уверены, что это был именно Энэтоли? – задал вопрос долговязый в твидовом пиджаке.

– Во всяком случае, он мне так представился. Он прожил здесь недели три-четыре, но сегодня почему-то вдруг уехал.

Они снова переглянулись. В принципе, если бы я не знала, что один из них невинный профессор, а другой – не менее невинная балетная прима, можно было бы и испугаться – так мрачно и двусмысленно они переглядывались. Впрочем, в мои лета мужчин уже не боятся, это мужчины боятся моих лет.

– Может быть, мы перейдем на террасу, сядем за столик? – предложила я.

– Конечно-конечно, – закивали они, соглашаясь, и почетным караулом обступили меня с двух сторон – длинный и сутулый шел впереди, раненый артист балета хромал сзади.

Мы расселись, тут же подскочил расторопный официант Франсуа, мне самое время было выпить чашку зеленого чая, он, как известно, предохраняет от старческого слабоумия, которого в моем возрасте следует опасаться. Двое моих кавалеров попросили по бутылочке «Перье» – ну, артисту трезвость не помешает, а вот почему бы не выпить долговязому? Ах да, он же за рулем. Значит, догадалась я, раз он не пьет, то собирается скоро уезжать. Что меня вполне устраивало.

– Так вы уверены, что это был Энэтоли? – повторил профессор, почему-то ударяя имя моего соавтора на второе «э».

– Знаете, друзья, – изобразила я кокетливую улыбку, – я и в себе не всегда уверена, не то что в молодых мужчинах.

– Zeig ihr das Foto, – сказал тот, кто назывался Стоевым, тому, кто назывался Вейнером. На вполне, как ни странно, приличном немецком. Которым, к слову сказать, я сама довольно сносно владею. Впрочем, я не собиралась щеголять всеми своими лингвистическими познаниями. Более того, я продемонстрировала полное невежество по отношению к родному языку Гете и Рильке.

– Что сказал ваш друг? – смастерила я беспомощное лицо. – Из всех иностранных я владею лишь французским. Да и то неважно. Мы, американцы, – настоящие островитяне, мы, в отличие от вас, европейцев, монолингвистичны.

– Роман попросил показать вам фотографию Энэтоли. Чтобы мы были уверены, что говорим об одном и том же человеке.

– Конечно-конечно, – закивала я, а профессор полез в свой твидовый пиджак и извлек оттуда фотографию.

У меня даже участился пульс от удовольствия – все развивалось почти точно по сюжету.

Я взяла фотографию в руки. На фоне какой-то весьма паршивой европейской речки и весьма традиционного здания из красного кирпича, изобилующего архитектурными излишествами, позировал для камеры молодой, привлекательный на вид мужчина с голубыми холодными глазами. Он был в джинсах, в коричневой кожаной куртке, в руке держал свернутый трубочкой не то журнал, не то газету.