Лира принялась заклинать, и Сиони стало тепло. А потом жарко и душно. Похоже, древнее заклинание Лиры должно было спалить саму душу Сиони дотла.

Неужели Сиони проиграла? Она держала в руке сотворенное Эмери заклинание, но не могла даже пошевелиться.

Но воспользоваться им необходимо! Здесь. Сейчас.

– Взорвись! – шепнула Сиони, выпуская бумагу.

Ромб задрожал, завибрировал и, зажужжав, как летящий шершень, лениво опустился на гальку.

Жужжание сделалось еще громче, выше тоном и превратилось в писк…

Сложенный ромб лопнул, выбросив кучу искр и язык пламени, как взорвался бы пистолет с заткнутым дулом.

Сиони отбросило в сторону. Камни изранили ее и порвали ей одежду. Она ушибла локоть и бедро, во рту явственно ощущался привкус пепла.

На продолжении нескольких ударов сердца все казалось ослепительным, как утреннее солнце. Постепенно она начала различать цвета, очертания и тени, а в ушах высоко зазвенела какая-то нота, не желающий умолкать камертон.

Сиони с трудом села. Мышцы ныли, бедро отказывалось ей подчиняться. Каменистый берег ходил ходуном. Виски вздрагивали вместе с биением сердца: «ПАМ-Пом-пуум».

Эмери.

На другом конце каменистой площадки – где пенились волны, ругалась и ползала на четвереньках Лира-Потрошительница. К ее щекам прилипли эбеново-черные локоны.

Сиони схватилась за скальный выступ и заставила себя встать. Мир качался и кружился перед глазами. В ее голове непрерывно звенела та же нота – кажется, си-бемоль.

Нужно действовать. Лира успела прикоснуться к ней – теперь Потрошительнице надо лишь прийти в себя, и она продолжит заклинание, которое прервал взрыв.

Возле Сиони лежали наполовину промокшие листы, выпавшие из сумки. Кинжал Лиры валялся ровно посередине между противницами, его рукоять броско выделялась на пятне лишайника. Над океаном с криком носились перепуганные чайки.

Не обращая внимания на рябь перед глазами, Сиони помчалась к оружию. Лира с перекошенным лицом тоже поднялась на ноги и кинулась ей навстречу.

Две руки почти одновременно протянулись к ножу.

Сиони опередила Лиру на четверть секунды.

Подняв увесистый кинжал, Сиони испустила нечленораздельный вопль, вскинула оружие и неловко описала им дугу в воздухе. Странно, но она почувствовала легкое сопротивление, которого, впрочем, было недостаточно, чтобы ее остановить. Острое лезвие блеснуло…

…И Лира вскрикнула.

Камни окрасились в красный цвет. Лира, шатаясь, отступила и прижала ладони к лицу, пытаясь сдержать кровь, хлынувшую из разрезанной щеки и рассеченного глаза.

Сиони выронила кинжал: желудок у нее внезапно завязался в тугой узел. Лира снова закричала и тыльной стороной ладони ударила Сиони в челюсть.

Сиони упала, успев опереться рукой о мокрые камни. Лира рухнула на колени: она ругалась и что-то шипела сквозь зубы. Затем безуспешно попыталась произнести исцеляющее заклинание. Пока Лира запиналась при каждом слоге, Сиони смогла осмотреться по сторонам. Кровь была уже повсюду – она окрашивала соленые лужицы и ручейки, оставшиеся после прилива, обагрила лишайники, гальку и смятые бумажные листы-заклинания.

Бумага! Сырая и рваная бумага, пропитанная густой алой жидкостью.

Сиони неловко потянулась к листу, который показался ей посуше. Кровь Лиры нехотя впитывалась в тонкие края.

Совершенно бесстрастно и как-то автоматически Сиони прикоснулась к крови – телесным чернилам – своим указательным пальцем. Ее сознание не принимало ни в чем участия – спасительная идея попросту вынырнула из глубин ее памяти, как ностальгическое воспоминание, которое наконец пришло ей на помощь.

Сиони не сомневалась, что все сработает.

Она написала одиннадцать букв и прочла их дрожащим, но звонким голосом:

– Лира, застынь.

И случилось чудо.

Сиони ошеломленно смотрела на неподвижную Лиру, прижимающую руки к своему изуродованному лицу.

Ледяные язычки взбегали вверх по ногам Потрошительницы и ее сгорбленной спине. Стоны и проклятия умолкли, губы остались полураскрытыми на вдохе. Пряди угольно-черных волос вздыбились, неподвластные земному притяжению, словно кто-то намазал их мгновенно застывшим клеем.

Сиони разинула рот и взглянула на свежее заклинание. Она-то считала, что сотворила иллюзию вроде картинки из «Дерзкого бегства Пипа». Но нет! Все это не было выдумкой. Или, вернее сказать, это было ее собственной выдумкой. И вовсе не иллюзией.

Сиони уставилась на свой указательный палец, измазанный в крови, но ее мысли – ее способность к сознательному действию – оставались где-то вдали от нее. Она склонилась над листом, что-то на нем написала и прочитала вслух:

– …и никогда больше не двигайся.

Лира превратилась в изваяние.

Сиони поднялась на ноги, оставив окровавленную бумагу лежать на камнях. Маленький водоворот плеснул на лист, как будто желая растворить заклинание в океане. Сиони отошла от Лиры и заметила, что на волнах плещется продолговатый темный предмет. Он приближался, и Сиони могла даже не прищуриваться, чтобы хорошенько его рассмотреть.

К берегу плыла лодка. А в ней находились два человека. Один греб, весла синхронно вспенивали воду по бокам от лодки. Второй сидел около руля и следил за курсом.

Сиони вспомнила об изувеченной чайке, которую встретила, когда прибыла сюда, и остолбенела. Несчастную птицу послали за кем-то, возможно, за этой парочкой.

Что же теперь делать?

Сиони поежилась, вышла из ступора и направилась к пещере. Душа требовала бежать, но тело отказывалось подчиняться. Оно не было разбито, лишь чувствовало себя разбитым. Измотанным. Отстраненным.

Сиони доковыляла до входа в пещеру и вошла внутрь. Приложила руку к шероховатым камням и принялась вести пальцами вдоль стены – вплоть до той ниши, где лежало живое сердце Эмери.

В сумке Сиони не было ничего, кроме останков Фенхеля. Сиони чуть слышно заговорила с песиком: она благодарила его и обещала обязательно его восстановить.

Она осторожно оторвала несколько клочков бумаги, стараясь не повредить хрупкое туловище Фенхеля. Превозмогая усталость, Сиони Сложила цепь жизненных сил как раз такой длины, чтобы та могла обвить сердце взрослого человека.

Сиони выскользнула из пещеры и вскарабкалась на скалу лишь немногим раньше того, как лодка причалила к берегу.

Назад она уже не оглядывалась.

Огромный бумажный голубок находился на том самом месте, где Сиони его и оставила. Она оседлала его и сразу полетела в Лондон. Сердце Эмери было спрятано у нее на груди – там, где билось ее собственное.

Скорчившись под напором ветра, который немилосердно хлестал ее по щекам, Сиони мысленно вернулась в дом Эмери. В свой дом. А вдруг за время ее отсутствия Эмери умер? Может, она слишком долго возилась? Способно ли обретенное сердце оживить бездыханное тело?