Трудно представить себе такое развитие событий, если к тому времени между Римом и Сагунтом не существовало никаких особых отношений. Полибий говорит, что сагунтинцы вручили себя верности римлян. Это греческий перевод латинской формулы se dedese in fidem, что означает превращение Сагунта в клиентское государство[575]. Если буквально следовать Непоту (Ham. 3), Сагунт ко времени его падения был уже «союзной общиной» (foederata civitas). В 241 г. до н. э. такого союза явно не существовало, да и римляне тогда вовсе не интересовались Испанией (Polyb. III, 21 ,5; Liv. XXI, 18). С другой стороны, Полибий, говоря о стремлении Ганнибала пока держаться вдали от Сагунта, отмечает, что делал он это по советам отца (Polyb. Ill, 14, 10). Поэтому можно предположить, что такие отношения были установлены во время посольства римлян к Гамилькару[576].

Почему же Полибий не только не упоминает Сагунт, но даже специально подчеркивает умалчивание всего, что не имело непосредственного отношения к реке? Думается, что ключом к разрешению этого вопроса является сообщение Ливия, что римский народ возобновил (renovaverat) договор с Гасдрубалом. Правда, историк не упоминает ни о каком другом предыдущем договоре, но надо учесть, что соответствующая книга его труда утеряна, и мы не можем говорить, чего в ней не было. Поэтому можно предположить, что сообщения Полибия и Ливия говорят о разных актах. В более раннем соглашении (oμλογιαι) между Гасдрубалом и Римом говорилось только об обязательствах карфагенского полководца не переходить Ибер с военной целью. Ни об обязательствах римлян, ни о признании территории южнее реки карфагенскими владениями не было речи[577]. И если Сагунт, как уже говорилось, скорее всего, уже находился под защитой римлян, упоминать его не было смысла, так как это не относилось к единственной статье соглашения.

Видимо, неопределенное соглашение не удовлетворило обе стороны. И был заключен договор (foedus), устанавливающий реку Ибер как границу между владениями обоих государств. И неважно, что реально совсем не вся Испания южнее Ибера была покорена Баркидами, да и границы Римской республики еще находились весьма далеко от этой реки. Признание Ибера границей отдавало весь полуостров южнее этой реки в руки карфагенян, и римлянам пришлось озаботиться судьбой Сагунта и включить соответствующий пункт в договор.

О причине заключения этого договора с римской стороны говорил уже Полибий (11, 13, 6—7): стремились положить предел расширению Карфагенской державы, дабы спокойно начать войну с галлами. Именно стремление предотвратить возможное соединение карфагенян и галлов и стало для римлян целью заключения договора[578]. Аппиан (Hisp. 7) утверждает, что инициаторами переговоров были греки, живущие к северу от Ибера, особенно эмпориты, боявшиеся дальнейшего продвижения карфагенян. У римлян, вероятно, сложились довольно хорошие отношения с Эмпорионом, и не случайно, что при высадке в Испании в 218 г. до н. э. они использовали именно этот город. Обращение эмпоритов стало удобным поводом для вмешательства в испанские дела, и становится понятным, почему границей стал именно Ибер, а не более, казалось бы, подходящие для этого Пиренеи[579]. Таким образом, римляне достигли своей цели, остановив продвижение Гасдрубала к северу.

Почему же пошел на такой договор Гасдрубал? Трудно предположить, что карфагенский полководец был обманут хитроумной римской дипломатией. Все источники говорят о дипломатических способностях Гасдрубала, который не столько силой, сколько именно дипломатией построил свою державу (Polyb. II, 36, 2; Liv. XXI, 2, 5; Арр. Hisp. 6). Римляне его обмануть не могли.

Разгадкой является сообщение Фабия Пиктора (in: Polyb. III, 8, 2—4) о попытке Гасдрубала совершить монархический переворот в Карфагене. Едва ли надо подвергать сомнению сообщение Фабия, который был не только современником событий, но и сенатором, человеком весьма, следовательно, осведомленным в политических проблемах своего времени. Гасдрубал являлся, как говорилось выше, лидером «демократической» группировки в Карфагене, и имел довольно широкую поддержку в столице, подогреваемую притоком богатств из Испании. Недаром Непот (Ham. 3) говорит, что Гасдрубал щедростью (т. е., видимо, прямым подкупом) развратил старинные нравы карфагенян. Появление на баркидских монетах изображения Мелькарта, в образе которого представлялся в данном случае, вероятнее всего, Гасдрубал, с царской диадемой[580] подтверждает монархические устремления Гасдрубала. Естественно, что в этих условиях полководец должен был быть уверенным за свой тыл, что и заставило его пойти на уступки римлянам, дабы обезопасить Испанию от возможного римского вмешательства. Воспоминания об использовании римлянами положения в Сардинии и в самой Африке в критический для Карфагена момент еще были достаточно свежи.

Правда, переворот Гасдрубалу не удался. Прибыв в Карфаген он, по-видимому, понял, что обстановка в столице для него не столь благоприятна, как это казалось из Испании. «Первые люди», как отмечает Полибий, ссылаясь на Фабия, составили контрзаговор, и Гасдрубал вновь удалился в Испанию.

Вернувшись в Испанию, Гасдрубал, как подчеркивает Полибий (III, 8, 4), стал управлять страной совершенно самовластно. Надо заметить, что и положение в Испании тоже было не столь прочным, как это хотелось бы Гасдрубалу. Он вызвал к себе Ганнибала, старшего сына Гамилькара, и поручил ему командовать войсками в случае необходимости. И все три года, что Ганнибал служил под командованием Гасдрубала, он активно воевал (Liv. XXI, 3—4; Арр. Hisp. 6). Это свидетельствует о том, что одними дипломатическими средствами обойтись Гасдрубал уже не мог. Недовольство Гасдрубалом стало проявляться и у местной знати, близкой к нему. Диодор (XXV, 12) намекает на заговор против него. Неизвестно, был ли этот заговор раскрыт, но по приказу карфагенского полководца был казнен некий знатный испанец. Тогда раб этого испанца, мстя за гибель господина, в 221 г. до н. э. убил Гасдрубала (Liv. XXI, 2, 6; Арр. Hisp. 7; Val. Max. III, 37).