За день до этого я отправил в штаб Западного фронта запрос по Могилеву и знал, что в ночь с 1 на 2 августа наши войска, обороняющие город, под командованием генерал-майора Бакунина, командира 61-го стрелкового корпуса, пойдут на прорыв. Именно поэтому, в шесть часов утра 2 августа, мой полк атаковал штаб немецкого 47-го моторизованного корпуса, расположившегося в деревне. Мне, конечно, было жаль жителей этой деревни, но другого выхода у меня просто не было, нести неоправданные потери ради сохранения их жизней и имущества я не мог.

Незадолго до того как наши части пошли на прорыв, на штаб 47-го моторизованного корпуса обрушились тяжелые снаряды и мины. Разведка даже за короткое время выявила, что штаб немецкого корпуса охраняется очень хорошо и прямая атака на него обернется для нас просто гигантскими потерями. У меня не было другого выхода, кроме как своими гаубицами и тяжелыми минометами сровнять с землей немецкую оборону.

После получасового обстрела вперед неторопливо двинулись КВ и Т-34, а следом за ними, прикрываясь, как щитами, их корпусами, вперед пошла пехота. На любой источник сопротивления тут же обрушивалось море огня. В этот раз я не ставил своим бойцам задачи непременно взять живыми штабных, к тому же в предрассветных сумерках было тяжело корректировать огонь орудий и минометов, а потому зданию, где размещался немецкий штаб, тоже досталось. Больше половины штабных погибли, но командир корпуса, генерал артиллерии Йоахим Лемельзен, выжил, правда, был ранен в ногу, но не очень серьезно.

Как только пехота все зачистила, я прибыл в деревню. Мой штабной грузовик под охраной двух БА-10 и двух трофейных «Ганомагов» остановился перед разрушенным зданием штаба. Похоже, раньше это была школа, судя по доске, которая висела на стене разрушенного здания – ее прекрасно было видно в проломе стены.

Ну да, я просто был вынужден поменять свой КВ на КШМ, которую сделали из трофейной радийной машины. Я теперь командир и должен командовать всем полком, а не только своим танком. Установленные в машине рации позволяли связаться со всеми подразделениями моего полка, а стол и нормальное освещение – работать с картами. Вот они, издержки повышения, теперь не постреляешь немцев в свое удовольствие: придется не самому стрелять, а командовать всеми. Но раз, как говорится, сам напросился, то теперь не жалуйся.

Глядя на раненого немецкого генерала, я колебался: пристрелить его или все же, перевязав, взять с собой, чтобы потом при первой оказии переправить на Большую землю? Ладно, возьмем с собой, все же решил я, пристрелить всегда успеем. А если удастся переправить к своим, то лишний немецкий генерал для коллекции точно не помешает.

Почти вся деревня была в руинах. Радовало одно: как оказалось, местных жителей выселили (разведчики близко не подходили, потому и не знали об этом), а то практически все дома в щепки. В небо также поднимались многочисленные дымы от горящей немецкой техники, которой тут было немало. Также везде валялись трупы немецких солдат и офицеров, что приятно радовало мой взгляд. Как говорится, труп врага всегда приятно пахнет. Документы, правда, собрать не получилось (сейчас здание штаба горело), да в них, собственно говоря, и особой нужды не было.

В другой обстановке я бы теперь отсюда сдристнул на всей возможной скорости, вот только сейчас мне надо было отвлечь на себя побольше немцев, чтобы наши могли прорваться из Могилева. Штаб армии разгромлен, штаб корпуса разгромлен. Правда, штабные крысы успели пожаловаться, что на них напали, но я этому не препятствовал, наоборот, мне это было нужно. Могилев штурмовали три немецких корпуса, но даже если сейчас сюда рванут только части 47-го моторизованного корпуса, то нашим все одно будет легче. То, что 46-й корпус срочно отозван в Минск, я не знал.

Сейчас мы занимали оборону неподалеку от уничтоженного штаба: я хотел хорошо потрепать немецкие части, которые бросятся на его защиту. Тыловых частей почти нет, а потому на выручку рванутся боевые части с передовой, что, собственно говоря, мне и нужно. Пока мы громили штаб, наши саперы подготовили на выбранном месте минные ловушки, затем передислоцировались артиллеристы и минометчики, последними двинулись остальные части.

Мы успели как раз вовремя: только заняли свои места, как появились немецкие танки. Это оказались части 18-й танковой дивизии, чей штаб мы уничтожили пару недель назад. Дождавшись, пока передовые танки приблизятся к минной закладке, саперы рванули ее, закупорив дорогу, и после этого огонь открыли минометы, а артиллерия стала бить в тыл, по подходящим частям противника. Дорога после этого превратилась в огненный ад с горящими танками, машинами, бронетранспортерами, а разбегающихся немецких солдат встретил пулеметный огонь укрытых на флангах наших танков и бронемашин.

Спустя час 18-я танковая дивизия немцев прекратила свое существование, вот только в корпусе были еще 17-я танковая дивизия и 29-я моторизованная, которая, кстати, и появилась. Вот только сразу лезть в бой не стала. Спустя полчаса она, развернувшись в боевой порядок, попробовала нас атаковать.

Мы после засады отошли немного назад, на новые позиции, и хотя минных закладок больше не было, но немцев ждал другой сюрприз. Сначала им пришлось обходить дорогу с горящей на ней техникой, а потом собраться всем вместе, так как новую оборону мы заняли буквально в километре от этого места. Небольшой группой немцам сбить нас с позиции было невозможно, а леса сильно ограничивали возможность продвижения техники. Именно поэтому им и пришлось скопиться вместе, тем самым создав для нас превосходную мишень. Конечно, так поработать с ними, как с танковой дивизией, у нас не получилось, но все равно всю свою технику немцы потеряли, как и примерно половину личного состава, и им теперь по-любому на переформирование.

По большому счету, можно сказать, что 47-й моторизованный корпус разгромлен. А что, штаб корпуса уничтожен, одна танковая дивизия уничтожена полностью, моторизованная частично и оставшаяся танковая дивизия хоть с нами еще не встречалась, но и от наших войск потери они понесли немалые. Так что в общем счете можно сказать, что корпус хоть и не уничтожен, но разгромлен точно.

Не дожидаясь, пока сюда заявятся более основательные немецкие силы, я приказал отходить: по-любому 47-й моторизованный корпус из игры выбыл, а это практически треть немецких сил. Надеюсь, теперь наши смогут пробиться к своим, пускай и с потерями, но с остатками тяжелого вооружения, и не мелкими частями, а целиком.

2 августа 1941 года. Могилев

1 августа 1941 года в деревне Сухари[18] состоялось совещание командования окруженных советских частей. Федор Алексеевич Бакунин, командир 61-го стрелкового корпуса, устало протер глаза. Он и так недосыпал последнее время, а тут вообще лег после полуночи и встал в пять утра, так что спать хотелось сильно. Он планировал вместе с другими командирами, попавшими в окружение, пойти этой ночью на прорыв, чтобы по возможности использовать фактор неожиданности. К тому же, по докладу разведки, вчера, 1 августа, 46-й моторизованный корпус немцев внезапно снялся с места и ускоренным маршем выдвинулся в сторону Минска. В штабе долго обсуждали эту новость, не понимая причин, по которым немцы ослабили свою группировку тут.