– Значит, по-вашему, у него не было никаких веских доказательств?

– Ну, во всяком случае, у него имелось доказательство, полученное от хакерши: что Экервальд похитил его собственную технологию и продал ее дальше.

– Значит, это он знал наверняка?

– Похоже, вне всяких сомнений. Кроме того, он понял, что группа Экервальда работает не в одиночку. Группа пользовалась поддержкой извне – по всей видимости, американских служб безопасности, и еще…

Фарах остановилась.

– Да?

– Тут Франс проявлял бóльшую скрытность, а может, просто довольно мало знал. Он говорил, что наткнулся на кодовое слово, обозначавшее человека, который являлся истинным руководителем, за пределами «Солифона». Кодовое слово было Танос.

– Танос?

– Именно. Франс сказал, что этого типа все очень боятся. Больше он ничего говорить не захотел. Утверждал, что когда до него доберутся адвокаты, ему, Франсу, потребуется страховка жизни.

– Вы сказали, что не знаете, кто из ассистентов его продал. Но вы наверняка над этим размышляли, – поинтересовался Микаэль.

– Конечно, размышляла. И иногда… даже не знаю…

– Что?

– Мне думалось, не все ли вместе.

– Почему вы так говорите?

– Когда эти ребята начали работать у Франса, они были молодыми, талантливыми и амбициозными. А закончили нервными и уставшими от жизни. Возможно, Франс их просто загнал, или же их что-то мучило.

– У вас есть все имена?

– Конечно. Это же мои мальчики, хотя приходится говорить «к сожалению». Первым идет Линус Брандель, которого я уже упоминала. Ему сейчас двадцать четыре, и он просто болтается без дела, играет в компьютерные игры и слишком много пьет. Какое-то время у него была хорошая работа – разработчик игр в «CrossFire». Но он лишился ее, когда начал регулярно брать больничные и обвинять коллег в том, что они за ним шпионят. Дальше – Арвид Вранге, о котором вы, возможно, слышали. Он был когда-то многообещающим шахматистом. Его отец давил на него просто нечеловечески, и в конце концов Арвиду надоело, и он начал учиться у меня. Я надеялась, что он давно защитится. Но вместо этого парень болтается по питейным заведениям вокруг Стуреплан[52] и производит впечатление человека неприкаянного. У Франса он, правда, на какое-то время ожил. Но между мальчиками разгорелась дурацкая конкуренция, и Арвид с Басимом, третьим парнем, возненавидели друг друга – во всяком случае, Арвид ненавидел Басима. Басим Малик, пожалуй, на ненависть не способен, он чувствительный и талантливый человек. Год назад его приняли на работу в «Солифон Норден», но долго он там не выдержал. Сейчас Басим лежит в больнице в связи с депрессией. Кстати, сегодня утром мне звонила его мать, с которой я немного знакома, и рассказала, что его погрузили в сон. Узнав, что произошло с Франсом, он вскрыл себе вены, из-за чего я, конечно, очень переживаю. Вместе с тем меня, естественно, интересует: только ли от горя? Или еще от чувства вины?

– Как он сейчас себя чувствует?

– Чисто физически с ним все не так страшно… И последний, Никлас Лагерфельдт, он… что же мне сказать о нем? Он, во всяком случае, не такой, как остальные, глядя со стороны. Он не из тех, кто допивается до чертиков или решает причинить себе вред. У этого молодого человека имеются моральные барьеры против большинства пороков, даже против агрессивных компьютерных игр и порнографии. Он активно участвует в деятельности Миссионерской церкви. Жена у него педиатр, и у них есть маленький сын по имени Йеспер. Кроме того, он является консультантом Государственной уголовной полиции – отвечает за компьютерную систему, которую начнут использовать после Нового года, а это означает, что его, конечно, проверяли. Правда, не знаю, насколько основательно.

– Почему вы так говорите?

– Потому что за внешней порядочностью скрывается мелкий алчный проходимец. Я случайно узнала, что он частично присвоил состояние тестя и жены. Он лицемер.

– Парней допрашивали?

– С ними разговаривали люди из СЭПО, но из этого ничего не вышло. Ведь в то время все думали, что компьютеры Франса действительно подверглись вторжению.

– Подозреваю, что теперь полиция будет их снова допрашивать.

– Думаю, да.

– Вы, кстати, не знаете, Бальдер много рисовал в свободное время?

– Рисовал?

– Я видел у него дома потрясающий рисунок, изображающий светофор – здешний, на перекрестке Хурнсгатан и Рингвэген. Он просто потрясающий, вроде моментального снимка в темноте.

– Звучит удивительно. Франс здесь раньше не бывал.

– Странно.

– Да…

– Что-то в этом рисунке не дает мне покоя, – сказал Микаэль и с удивлением почувствовал, что Фарах сжала его руку.

Он погладил ее по волосам. Затем встал с чувством, что сильно продвинулся вперед, попрощался и вышел на пешеходную дорожку.

По пути обратно к Цинкенсвэг Блумквист позвонил Эрике и попросил ее написать в «Ящик Лисбет» новый вопрос.

Уве Левин сидел в своем кабинете с видом на Шлюз и залив Риддарфьерден, и, по сути дела, ничем не занимался, кроме поисков в «Гугле» информации о самом себе, которая могла бы его порадовать. Однако вместо этого прочел – в блоге, написанном какой-то девицей из Высшей школы журналистики, – что он толстый слизняк, продавший свои идеалы, и пришел в такую ярость, что даже не смог занести ее имя в черную книгу лиц, которым никогда не видать работы в медиахолдинге «Сернер».

Левин был не в силах грузить мозг идиотами, которые ни черта не понимают в том, что требуется, и обречены всю жизнь, в лучшем случае, писать плохо оплачиваемые статейки «за культуру» в сомнительных журналах. Не зацикливаясь на деструктивных размышлениях, Уве зашел в свой интернет-банк и проверил портфель, что ему немного помогло – по крайней мере, поначалу. День на рынке выдался удачный. Накануне индексы «Насдак» и Доу-Джонса поднялись, и Стокгольмский индекс стоял на уровне +1,1 %. Доллар, на который он делал главную ставку, вырос, и его портфель, после последнего обновления секунду назад, оценивался в 12 161 389 крон.

Недурно для парня, который когда-то писал о пожарах и поножовщине в утреннем издании газеты «Экспрессен». Двенадцать миллионов плюс квартира в привилегированном районе Стокгольма и дом в Каннах! Пусть они там пишут в своих блогах что угодно. Зато у него надежное экономическое положение… Он проверил сумму еще раз. 12 149 101. Черт, неужели пошло вниз? 12 131 737. Он скорчил гримасу. У биржи вроде бы нет никаких причин для падения? Ведь цифры занятости были хорошими. Левин воспринял спад почти как личную обиду и против собственной воли начал снова думать о «Миллениуме», каким бы незначительным это дело ни казалось в данном контексте. Тем не менее он опять разволновался, и, как ни пытался вытеснить эти мысли, ему еще раз вспомнилось, как накануне вечером с выражением открытой враждебностью застыло красивое лицо Эрики Бергер, а утром стало и того хуже.