Виктор Беридзе встал с солдатской койки и направился в коридор.

Его походка приобрела упругость, глаза загорелись, и он почти побежал. Скорее, скорее туда, на полигон. Туда, где давно числящийся расстрелянным Виктор Беридзе жив, ловок, неотразим и грозен.

И по-настоящему счастлив.

* * *

Когда разрумянившийся, умиротворенный на «Фабрике грез» Толстоухов вернулся в зал заседаний, споры уже стихали.

Все пришли к выводу, что сценарий им вполне подходит. Уже запланировали, куда посадят «Гамму», чтобы в конце замочить всех зомби – и концы в воду. Даже портфели поделили. Собственно, этот вопрос вызвал меньше всего вопросов. Просто в кругу заговорщиков почти все государственные ведомства были представлены вторыми или третьим лицами. Поэтому каждый для начала претендовал на пост главы, не более того. А вот кому предложить вакантное место Отца отечества, путчисты представить не могли. Появление на пороге Терентия Гавриловича как-то подстегнуло их воображение.

– Гаврилыч, дорогой, идея замечательная. Мы ведь таким образом меняем все руководство полностью, а? Исполнители мертвы. Ответчиков усиленно и долго – очень-очень долго – ищут. А мы, как замы, просто приступаем к исполнению полагающихся нам по закону обязанностей… – госдумовец, уже ощущавший под мышкой портфель спикера, аж сопел от удовольствия. – Только одна закавыка нас волнует…

– И не просите даже, – отрезал начальник УПИР, сразу догадавшись о том, какое ему последует предложение, – вы же знаете, я к власти не рвусь. Для меня то благо, что есть благо для моей страны. Да и в моем управлении дел невпроворот. Жаль отдавать в чужие руки…

– А кто же?… – пробасил главный разведчик.

– Не спешите, господа. Давайте не будем делить шкуру неубитого медведя. Есть у меня мысли по этому поводу, есть, не скрою. Но сглазить боюсь…

Он подошел к бару, налил в рюмку французского коньяку и немножко помолчал, грея янтарную жидкость в ладони.

– Ладно. Давайте выпьем за успех задуманного. И пусть каждому из нас сопутствует в делах удача!

Он щелкнул пальцами, и в дверях появились девицы с голыми мотающимися сиськами и сверкающими задницами. На подносах, которые они держали в руках, стояли наполненные коньяком бокалы.

Все оживленно загалдели.

– За удачу!

– За успех!

– За удачу!…

До парада Победы оставалось всего пять дней.

В зале игровых автоматов у одной из сверкающих денежных машин столпились люди. Будучи разной комплекции и роста, они тем не менее выглядели одинаково. Коротко стриженные, с татуировками, в одежде черно-серых лагерных оттенков, они сочувствовали такому же, сидевшему перед игровым автоматом, пацану. Пацан засаживал уже девятую тысячу рублей. Окружавшие его братки по привычке постоянно оглядывались.

– Ну давай, падла! – выкрикивал Толян и с силой бил по кнопке, над которой была надпись «Убедительная просьба по кнопкам не бить».

Автомат не давал. Он уверенно жрал деньги, и на его размалеванном символами богатства и удачи фасаде не выражалось никаких чувств.

– Давай! – И пацан снова бил по кнопке. Автомат не давал.

Деньги наконец кончились, и, выругавшись в очередной раз, пацан отвернулся от автомата.

– Девять косых слил! – то ли пожаловался, то ли похвастался он. – Считай, триста бакинских!

Стоявшие вокруг братки сочувственно закивали.

Хотелось продолжать, но денег не было, так что нужно было уходить.

Братки зашевелились и, с гоготом вывалившись на улицу, стали усаживаться в две машины, стоявшие напротив входа. Расстроенный проигрышем Толян остановился и сказал:

– Слышь, давай заедем к Ботвиннику, может, наш клиент уже созрел.

Присутствующие согласились, и через полминуты «БМВ-316» и «восьмерка», в которых сидели в общей сложности шесть человек, резко отъехали от поребрика, помешав всем, кто двигался в это время по Загородному. Из «БМВ» высунулся конкретный пацан и проорал в адрес едва не врезавшегося в него «Москвича»:

– Ты смотри, куда едешь, козел!

Ботвинник был владельцем подвального шалмана самого низкого пошиба. Его заведение находилось на улице Правды, между общественным туалетом и пунктом приема вторсырья. Девять выщербленных ступенек, на которых можно было свернуть хоть ногу, хоть шею, вели в вонючий подвал, отделанный грязным, как совесть гаишника, кафелем. Четыре ободранных столика, несколько стульев и прилавок, за которым стоял сам хозяин, составляли интерьер этого любимого местными алкоголиками и бомжами заведения.

Водку, предлагавшуюся неразборчивым посетителям, производили в еще более трущобном подвале напротив, а бутерброды лучше было употреблять с закрытыми глазами и с зажатым носом. Как рыбий жир. Над входом в шалман была светящаяся надпись «Три медведя».

При чем здесь медведи, не знал никто.

За дверью, ведущей в кулуары этой вонючей норы, находилось некое подобие кухни, в углу которой, уронив голову на жирный алюминиевый стол, спал на стуле повар. Он же был уборщиком, вышибалой и время от времени курьером, переходя улицу и закупая в подвале напротив левую водку, сильно отдававшую ацетоном.

За следующей дверью начинались катакомбы. В темных извилистых коридорах, где под ногами хлюпала вода, а из темных закоулков пахло дерьмом, имелись разные таинственные двери. За одной из них, прикованный наручниками к батарее, на грязном полу сидел человек. Это и был тот самый клиент, которого имел в виду Толян, только что просадивший деньги, отобранные вчера у доверчивого лоха, пожелавшего обменять валюту на улице.

Прикованный к батарее Георгий Александрович Садовский, пятидесяти пяти лет от роду, недавно открыл на Социалистической магазин садово-огородного инвентаря. Раньше он был геологом, но, сломав в скалах ногу, которую из-за начавшейся гангрены пришлось ампутировать, был вынужден сменить род деятельности. Десять лет, работая где придется, он копил деньги и теперь открыл бизнес, который был ему и по карману, и по здоровью.

Но недолго продолжалась его спокойная жизнь. Позавчера к нему в кабинет ввалились отморозки из бывшей армии ныне покойного Кислого и, поплевывая на пол, объяснили, что Бог велел делиться. При этом они назвали несуразную сумму. Садовский попытался объяснить им, что если и делиться, то нужно подождать, пока будет чем. Ему тут же объявили, что ждать никто не собирается и времени у него всего лишь три дня. Дальше пусть пеняет на себя.

Наивный Садовский пошел в милицию и рассказал о наезде. Его сочувственно выслушали и пообещали разобраться. Садовский вернулся в магазин, а через два часа отморозки пришли снова и со словами: «Ах ты, пидар, ментам жаловаться надумал» уволокли его в подвал и пристегнули к трубе. Объявив, что освобождение стоит пять тысяч долларов, они ушли, и вот уже вторые сутки, страдая от боли в культе, Садовский сидел на цементном полу и надеялся, что все каким-то образом обойдется.