впечатление, что впервые появился лидер, который говорит, что в двадцать первом веке Индия будет мировой державой.

Он говорит о привнесении в страну новейших технологий, последних научных достижений — и, кажется, убедил страну в том, что он будет способен выполнить эти обещания. Где он собирается взять новейшие технологии? Где он возьмет деньги? И где те специалисты, которые будут внедрять новшества? Где ученые?

В Индии не осталось ни одного ученого. Как только человек сформируется как ученый, он немедленно уезжает из страны — здесь ему нечего делать.

Я спросил доктора Корану, который является лауреатом Нобелевской премии в области математики: «Почему вы не остались в Индии?»

Он ответил: «А что бы я там делал? Мне необходима соответствующая атмосфера для занятий высшей математикой. Здесь же я даже не могу с кем-нибудь поговорить о высшей математике! Останься я здесь, я бы покончил с собой».

Ни великого ученого, ни великого доктора, ни инженера, ни профессора — кто бы ни стал способен помогать своей стране, вынужден уезжать, потому что страна не может питать личность. И личности нечего делать в Индии, потому что для нее нет никаких условий.

Я так долго жил в этой стране. Но Раджив не говорит обо всех этих проблемах, он только дает обещания. А люди верят во все эти обещания, люди хотят верить. У них ничего нет, кроме надежды.

Так что лидеры все время подают опиум надежды, и люди становятся наркоманами. Фанатичная преданность группам и организациям — политическим, религиозным или любым другим — это разновидность наркомании, это наркотик, аналогичный любому другому.

Христиане, окруженные другими христианами, чувствуют себя как дома. Это наркомания, психологический наркотик.

При виде санньясина в красной одежде что-то в психике людей начинает дрожать — сразу появляются вопросы. Вот человек, который не верит в Христа: «Разве можно не верить в Христа? Разве можно выжить без веры в Христа?» Подозрения, сомнения…

Почему они сердятся на вас? Они не сердятся на вас, они, в действительности, вас боятся. И для того, чтобы скрыть свой страх, они вынуждены показывать гнев.

Гнев всегда скрывает страх. Люди пользуются разными приемами.

Есть люди, которые начинают смеяться, чтобы остановить слезы. Смеясь, вы забываете, они забывают… и слезы остаются скрытыми.

В гневе остается скрытым их страх.

Они очень фанатичны, они защищаются… Вы ничего не сделали, достаточно одного вашего присутствия — и они немедленно напрягаются. Они знают, что их вера не прибавляет им опыта, они боятся, что вы можете нанести им глубокую рану. Каким-то образом им надо от вас спрятаться — они христиане, и Христос является спасителем, единственным спасителем, единственным настоящим спасителем, у них есть их священное писание, с ними их Бог, поэтому чего бояться? Они построили себе уютный психологический дом, и в него внезапно, как слон в посудную лавку, входит санньясин в красном!

Один из моих учителей, который меня очень любил… во время моей учебы в школе он был единственным учителем, с кем я был близок. Поэтому, когда я поступил в университет и на каникулы приезжал домой, я всегда приходил проведать его.

Однажды он сказал: «Я тебя жду. Это странно, что я тебя жду, зная, что сейчас каникулы и ты приедешь. Твой приезд подобен свежему бризу. В моем преклонном возрасте ты снова напомнил мне о моей юности и юношеских мечтах. Но когда ты появляешься, мне становится страшно, и я начинаю молить Бога: ‘Пусть он уходит как можно скорее!’ Потому что ты порождаешь сомнения — ты есть мое самое большое сомнение. Одного взгляда на тебя достаточно, чтобы начали подниматься все мои сомнения. Кое-как я их подавляю, с тобой же делать это очень трудно».

Он сказал: «Странно, но твоего прихода в мой дом достаточно, чтобы все мои попытки подавления стали тщетными и все мои сомнения снова подняли головы. И я знаю, что не знаю Бога, и я знаю, что все мои молитвы бесполезны, — их никто не слышит. Но я продолжаю молиться три раза в день: утром, днем и вечером. Но когда здесь ты, я не могу совершать свои молитвы так же, как я это делаю в любой другой день».

Я сказал: «Но я не мешаю вашим молитвам!»

Он сказал: «Не то чтобы ты мешаешь им. Просто ты сидишь здесь, а я совершаю молитву — это несовместимо. Я знаю, что то, что я делаю, глупо, и я знаю, что ты думаешь. Ты, должно-быть, думаешь, что этот старый дурак продолжает совершать… я знаю, что то, что я делаю, в твоих глазах не пользуется уважением. И вся беда в том, что в глубине души я согласен с тобой. Но сейчас я уже слишком стар и не могу измениться — становится страшно. Я не могу это прекратить. Много раз я думал: ‘Почему бы мне не прекратить молиться?’ Но я молюсь уже на протяжении семидесяти пяти лет…»

В то время ему было что-то около девяноста двух. «Я уже так давно молюсь. И прекратить сейчас, на пороге смерти? Но кто знает?.. Если этот мальчик рядом со мной и Бог действительно существует, тогда я буду в затруднении: я не смогу поднять на Бога глаза, если в последний момент прекращу молиться. Поэтому я думаю, поскольку я делал это всю мою жизнь, позволь мне продолжить — так это или не так. Если не так, ничего не случится. Во всяком случае, сейчас я не у дел и целый день свободен. А если Бог есть, то все в порядке, мои молитвы достигли цели».

Я сказал: «Это не поможет. Если Бог есть, то молитвы такого рода бесполезны. Вы думаете, что можете обмануть Бога? Что он не спросит с вас? Вы молитесь с мыслью, что если его нет, хорошо, а если есть, то вы можете сказать, что… вы думаете, что можете обмануть Бога?»

Он сказал: «В этом вся и беда. Вот почему я говорю тебе, пожалуйста, не приходи! Я не могу это бросить, но не могу и продолжать. А сейчас ты создал еще и третью проблему: даже если я и молюсь, это бесполезно! Потому что ты прав: если Бог есть, он узнает о том,