в знаменитом анекдоте, могли пронумеровать имеющиеся «хохмы» и потом хохотать, называя только их номера.

Буквально с первых дней пребывания в высокоширотной экспедиции я понял, как высоко среди лётчиков ценится юмор и особенно всевозможные розыгрыши, иногда совершенно неожиданные.

Наиболее популярным был розыгрыш с солью и сахаром. Обычно его использовали при появлении за столом новичков. Во время вой- ны в Арктику по ленд-лизу завезли множество продуктов, и в их числе соль и сахар одинакового помола. При обнаружении в столовой новичка шутники пересыпали соль в сахарницу и с нетерпением ждали момента, когда любитель сладкого отпивал солёный чай. Меня не раз заставляли пересказывать историю про мамонтов с Чукотки и про часы со Шмидтом. Повторяли, к неудовольствию Саши Дмитриева, историю с резиновыми дамами.

– Кстати, доктор, – вдруг сказал Макар Макарыч, – что это за историю рассказал мне летом Канаки о ваших научных изысканиях, связанных со сбором говна на полюсе? Он говорил, что вас здорово лётчики разыграли.

– Давай, док, рассказывай, не стесняйся, – хором сказали Гурий и Саша, всё ещё жаждавший сатисфакции за историю с резиновыми дамами. Я стал отнекиваться, но тут на меня навалилась вся честная компания.

– Ладно, расскажу, – согласился я. – Ну так слушайте. Прибыли мы на полюс первой группой человек пятнадцать и не успели обосноваться, как нашу лётную полосу разнесло вдрызг. Круглые сутки мы возили нарты, нагруженные снежными глыбами, таскали на горбу куски льда, разбирая груды торосов, забивали ими трещины и поливали их, а потом уминали бензиновой бочкой-катком, набитой снегом. Но стоило капризнице природе пошевелить пальчиком, и взлётная полоса мгновенно покрывалась чёрными полосами трещин, превращаясь в шкуру зебры. И так раз за разом. Наконец природа всё же смилостивилась над нами, и на Большую землю полетела радостная радиограмма: аэродром готов к приёму самолётов. Через несколько часов над лагерем появился серебристый Ил-14 и, сделав круг почёта, помчался по полосе, подняв персональную пургу.

А несколько минут спустя мы уже потчевали дорогих гостей «чем Бог послал». «Пиршество» подходило к концу, когда Михаил Васильевич Водопьянов, порывшись в карманах необъятного «реглана», извлёк на свет конверт.

– Принимай, доктор, корреспонденцию. Лично. Секретно.

– Это откуда? – удивился я, рассматривая плотный, с сургучной печатью конверт.

– Прямо из Тикси.

– Из Тикси? Да у меня вроде бы и знакомых там нет.

– Ладно, не скромничай. Наверное, успел там завести какую-нибудь зазнобу.

Когда гости разошлись по палаткам, я вскрыл пакет и в первую очередь взглянул на подпись. Профессор Мац. Профессора я знал – это был известный гигиенист, неоднократно работавший на Севере.

«Дорогой Виталий Георгиевич! Наша научная группа проводит в настоящее время важные исследования, вызванные вспышкой гельминтоза среди полярников. Как известно, источником этого заболевания является сырое мясо арктических животных – белых медведей, нерпы и ряда сортов рыб, заражённых различными видами гельминтов, особенно широким лентецом (Diphillobotrum latun) и трихинами (Trichinella spiralis).

Заражение происходит при использовании в пищу строганины – сырого замёрзшего мяса, считающегося в Арктике деликатесом, а также при контактах с собаками, которые также являются носителями этих паразитов. (По американским данным, процент заражённости превышает 66,5 %.) Поскольку участники высокоширотной экспедиции в основном жители средней полосы, весьма важно вы- явить, имеются ли среди них случаи глистных инвазий. Это представляет большой научный и практический интерес. Поскольку вы являетесь единственным представителем медицины в экспедиции, прошу вас принять посильное участие в этой важной и актуальной работе. С этой целью необходимо собрать пробы кала у всех участников экспедиции, упаковать их в металлические ёмкости (можно использовать тщательно отмытые консервные банки), утеплить и с попутным самолётом отправить в Тикси, в адрес Экспедиции Института коммунальной гигиены. Ваша работа войдёт в комплексный отчёт института в качестве самостоятельного раздела.

С глубоким уважением, профессор Мац.

P. S. Если вам потребуется для работы книга профессора Заварзина «Глистные инвазии» – сообщите. Пришлю с первой оказией».

Весьма лестное предложение. И какой молодой врач не мечтает стать служителем науки, поставив своё имя рядом с корифеями? Актуальность работы не вызывала сомнения: об этом мне было дополнительно известно из литературы об Арктике. Но внутренний голос мне шептал: а вдруг это розыгрыш, и тогда я погиб. Вот уж когда отольются все мои «покупки», какую бурю восторга вызовет моя «научная деятельность»! Однако, «обсосав» возникшую проблему со всех сторон, я пришёл к выводу, что письмо не может быть подделкой. Да и кто смог бы соорудить столь хитрый документ, коли вокруг на тысячи километров не было не только ни единого врача, но даже фельдшера? Особенно убедительным был постскриптум о книге Заварзина.

Ладно, решил я, пожалуй, соглашусь, но осторожность не помешает. Пошлю-ка я радиограмму в Тикси. Пусть Мац подтвердит предложение. С этими мыслями я набросал текст радиограммы в Тикси и, накинув «француженку», потопал в соседнюю палатку к радистам.

– Привет труженикам эфира!

– Привет, док. С чем пожаловал? Присаживайся к столу.

– Спасибо. Но я на минутку. Мне бы радиограмму отбить в Тикси.

Из-за полога, где размещались шифровальщики, высунул голову Валентин Костин. Он прочёл радиограмму и, покачав головой, спросил:

– А где виза?

– Какая виза?

– Кузнецовская. Без неё не имею права. Закон – тайга. Сам понимаешь.

– Сейчас схожу. Будет тебе виза, и белка, и свисток.

Я помчался в штабную палатку. Палатка штаба была вдвое просторней нашей, но зато и холоднее. В центре на двух составленных вместе столах лежала огромная карта Центрального полярного бассейна, над которой склонились начальник экспедиции Александр Алексеевич Кузнецов в своём неизменном синем генеральском кителе и накинутой поверх меховой безрукавке и главный штурман Александр Павлович Штепенко. На походной койке под иллюминатором о чём-то беседовали Водопьянов и учёный секретарь экспедиции Евгений Матвеевич Сузюмов.

– Разрешите, Александр Алексеевич?

– Как дела, доктор? Больные, что ли, появились? – спросил Кузнецов.

– С больными всё в порядке. Их просто нет. Я бы хотел радиограмму завизировать.

Кузнецов взял бланк, внимательно прочёл и вдруг заулыбался.

– Никак не могу завизировать. Вы, кажется, письмо получили?

– Так точно, – отчеканил я. – Предлагают интересное исследование.

– Должен вас разочаровать. Вас ловко разыграли, – сказал, усмехнувшись, Кузнецов.

– Не может быть, – уверенно заявил я.

– Даже очень может быть, поскольку я знаю авторов.

Крыть было нечем. Я постоял несколько секунд, смущённо переминаясь с ноги на ногу, и, сказав упавшим голосом: «Разрешите идти?» – выбрался из палатки.

Ну и ну. Так влипнуть! Но кто? Кто так блестяще подготовил это послание? А ведь я было начал даже присматривать банки, лежавшие рядом с палатками. Ответ на мучивший меня вопрос я получил только через полгода. Авторов было двое: Водопьянов и Сузюмов. Помимо присущего им обоим чувства юмора