— Кажется, ты — художник?..

— Пока я еще только мазилка, — ответил Жозеф.

— Что это значит? — спросила Флора.

— Начинающий, — ответил Жозеф.

— Отлично, — сказал Жан-Жак. — Если эти картины могут тебе как художнику на что-нибудь пригодиться, то я дарю их тебе... но без рам. О! Рамы позолочены, и, кроме того, они затейливы; я вставлю в них...

— Черт возьми! Вы вставите в них копии, которые я вам пришлю, они будут того же размера...

— Но это у вас отнимет время, и, кроме того, понадобится холст, краски, — сказала Флора. — Вам придется затратить деньги... Вот что, папаша Руже, предложите вашему племяннику по сто франков с картины; здесь у вас их двадцать семь да на чердаке, я полагаю, одиннадцать, очень больших, — те должны быть оплачены вдвойне... кладите за все четыре тысячи франков... Да, ваш дядя вполне может заплатить вам за копии четыре тысячи франков, потому что он ведь оставляет у себя рамы! Ведь и вам тоже понадобятся рамы, а рамы, говорят, дороже картин — они позолоченные! Отвечайте же, сударь, — продолжала Флора, взяв за руку старика. — Идет? Это недорого, вам придется заплатить вашему племяннику четыре тысячи франков за картины, совсем новенькие, вместо ваших старых. — Этак вы на вежливый манер подсунете ему четыре тысячи франков, — шепнула она ему на ухо, — у него, мне кажется, в кармане не густо.

— Хорошо! Племянник, я заплачу тебе четыре тысячи франков за твои копии.

— Нет, нет, — сказал честный Жозеф, — четыре тысячи франков в придачу к картинам — это уже слишком; потому что, видите ли, картины ценные.

— Да соглашайтесь же, простачок! — сказала Флора. — Раз это ваш родной дядюшка...

— Хорошо, соглашаюсь, — сказал Жозеф, ошеломленный совершенною им сделкою, так как он узнал картину Перуджино.

Таким образом, художник вышел из дома с веселым видом, предложив руку Баламутке, что как нельзя более соответствовало замыслам Максанса. Ни Флора, ни Руже, ни Макс, никто в Иссудене не мог судить о ценности картин, и хитрый Макс думал, что он весьма дешево купил торжество Флоры, которая горделиво выступала под руку с племянником своего хозяина, дружелюбною парой, на виду у всего изумленного города. Обыватели выбегали на порог, чтобы увидеть победу Баламутки над родственниками г-на Руже. Это выходящее из ряда вон событие произвело глубокое впечатление, — на него-то и рассчитывал Макс. Когда племянник и дядя вернулись к пяти часам, во всех домах только и говорили о полном согласии Макса и Флоры с племянником папаши Руже. А история с подаренными картинами и четырьмя тысячами франков уже пошла гулять по городу. Обед, на котором присутствовали Лусто, один из судей трибунала и мэр Иссудена, был великолепен. Это был парадный провинциальный обед, который длится пять часов. Самые тонкие вина одушевляли беседу. За десертом, в девять часов, художник, сидевший между Максом и Флорой, напротив своего дяди, был уже почти на дружеской ноге с офицером, которого он находил самым славным малым на свете. Жозеф вернулся в одиннадцать часов, под хмельком. Что касается Руже, то Куский отнес его на постель мертвецки пьяным. Он ел, как балаганный актер, и поглощал вино, как пески пустыни поглощают воду.

— Ну, — сказал Макс, оставшись около полуночи наедине с Флорой, — разве не лучше было обойтись с ними вот этак, чем дуться на них? Бридо будут хорошо приняты, получат всякие подарочки и, обласканные выше головы, будут только похваливать нас; потом они спокойно уедут, оставив и нас в покое. Завтра утром мы с Куским выдерем из рам все эти картины и отправим художнику, чтобы, проснувшись, он увидел их у себя. Рамы мы снесем на чердак, а в гостиной сменим обивку на глянцевитые обои со сценами из «Телемака»[57], как я видел у Муйеронов.

— Ах, это будет гораздо красивее! — воскликнула Флора.

На следующий день Жозеф проснулся не раньше полудня. Лежа в кровати, он вдруг увидел целую горку положенных друг на друга картин, принесенных так, что он ничего и не слышал. В то время, как он снова рассматривал картины и признавал в них шедевры, изучал манеру художников и разыскивал их подписи, его мать отправилась к брату повидаться с ним и поблагодарить его, побуждаемая к тому старым Ошоном, который, узнав о всех глупостях, совершенных накануне художником, отчаялся в успехе семьи Бридо.

— Ваши противники — тонкие бестии. За всю жизнь я не видывал человека такой выдержки, как этот солдат; по-видимому, война образовывает молодых людей. Жозеф попался, как мальчишка! Он гулял под руку с Баламуткой! Без сомнения, ему заткнули рот при помощи вина, скверных картин и четырех тысяч франков. Ваш художник не дорого стоил Максансу.

Проницательный старик начертал план поведения для крестницы своей жены, посоветовав ей проникнуть в замысел Макса, ублажить Флору и, достигнув некоторой близости с ней, улучить минутку для разговора с Жан-Жаком. Г-жа Бридо была прекрасно принята братом, получившим на этот счет наставление от Флоры. Старик был в постели, заболев после вчерашних излишеств. Так как в первые минуты Агата не могла приступить к серьезным вопросам, Макс счел приличным и великодушным оставить брата с сестрою наедине. Расчет был правилен. Бедная Агата нашла своего брата в таком плохом состоянии, что не захотела лишить его забот г-жи Бразье.

— Но я хотела бы познакомиться с особой, которой я обязана счастьем моего брата, — сказала она старому холостяку.

Эти слова доставили старику явное удовольствие, и он позвонил, чтобы попросить к себе г-жу Бразье. Как и можно было догадаться, Флора оказалась неподалеку. Две противницы обменялись приветствиями. Баламутка проявила самое раболепное, самое нежное внимание к г-ну Руже; она нашла, что он лежит слишком низко, поправила подушки и вообще вела себя, как молодая жена. Старый холостяк преисполнился умиления.

— Мы очень обязаны вам, мадемуазель, — сказала Агата, — за то внимание, которое вы так долго оказываете моему брату, за ваши заботы о его благополучии.

— И правда, дорогая Агата, — сказал старик, — благодаря ей я узнал счастье, а кроме того, она превосходная женщина.

— В таком случае, братец, не обязаны ли вы вознаградить мадемуазель Бразье за все, что она для вас сделала? Вам следует жениться на ней. Я слишком благочестива, чтобы не пожелать вам от всего сердца выполнить предписания религии. Вы оба почувствуете себя спокойнее, не вступая в разлад с законами и нравственностью. Я приехала, брат, просить у вас помощи в постигшем меня великом несчастье, но не думайте, что мы намерены вмешиваться в то, как вы распорядитесь своим состоянием.

— Сударыня, — сказала Флора, — мы знаем, что ваш отец был неправ по отношению к вам. Ваш брат может вам подтвердить, — сказала она, пристально глядя на свою жертву, — что единственно из-за чего мы ссорились, так это из-за вас. Я утверждаю, что господин Руже должен вам отдать часть состояния, которой вас несправедливо лишил мой бедный благодетель — потому что ваш папенька был моим благодетелем, об этом я буду помнить всегда, — сказала она со слезами в голосе. — Но ваш брат, сударыня, ссылается на то...