Жербье, выглядывавший из-за воротного столба, резко отдёрнул голову, убеждённый в том, что целились непременно в него.

…Акимов отпрянул от окна и принялся лихорадочно перезаряжать мушкетон. Голова у него раскалывалась и гудела, было ему паршиво, но Виктор соглашался с мнением Пончика, выраженным на бегу: «Спасибо мазилке, хоть не дал нас врасплох застать!»

Забив заряд, и пыж, и пулю, хронофизик переполз к соседнему окну, поднялся в простенке, выглянул наружу.

Солдаты, лишившись командования, не шибко рвались в бой — они прятались за деревьями, за ужасными каменными львами у лестницы, заряжали свои ружья или долбили бревном входную дверь. Та трещала, но не поддавалась — сколоченная из брусьев и скреплённая толстыми полосами ржавого железа, она имела большой запас прочности.

— Витька! — крикнул Быков из гостиной. — Как ты там?

— Живой! — откликнулся Акимов.

— Двигай к нам! Надо уходить!

Короткими перебежками, справляясь с мутью в голове, Виктор проник в гостиную.

— А где же Олег? — спросил он, падая на колени под окошком.

— В беде, — буркнул Пончик. — Угу…

Акимов вопросительно глянул на Ярослава.

— Олег был у Холланда, — сказал тот с неохотой, — и вдруг тут солдаты графа. Совпадение?

Виктор тоскливо выругался.

— Вот и я так думаю, — угрюмо кивнул Быков. — Ладно, уходим, пока не окружили!

— Чёрный ход? — понял Акимов.

— Или через окно в сад.

— А лошади? Пешком мы уйдём недалеко!

— Ёш-моё! Действительно…

— Есть идея, — решительно сказал Пончик и бросился в холл.

Последние метры он одолел на четвереньках, и Виктор с Яриком тоже поползли окарачь, зато, когда Шурик указал им на бочонок с порохом, оба чуть не вскочили.

— Ты гений! — громко прошептал Быков.

— Ну есть немного, — скромно признался Александр.

Просыпав по полу порох от входной двери до арки гостиной, изобразив этакий бикфордов шнур, Шурик установил бочонок возле самого входа.

— Поджигай!

Кресало сработало на раз — весёлый огонёчек побежал по россыпи серого праха, но три товарища этого не видели — они мчались к чёрному входу.

А шипение сменилось яркой вспышкой и грохотом — взрывом вынесло дверь, сметая солдат вместе с тараном. Солдаты, залёгшие поодаль, стали палить в пустой проём, где клубился густой дым, а те, кого они жаждали взять живьём, уже выводили лошадей из конюшни.

Вскочив в сёдла, друзья порысили в глубь сада — мягкая земля глушила топот копыт — и выскользнули в поле.

— Куда теперь? — крикнул Пончик.

— К миледи!

Сделав немалый крюк, троица выехала к Чаринг-кросс. Отсюда до особняка Карлайлов было рукой подать. Заведя лошадей в конюшню графа, друзья разделились: Виктор с Шуриком остались ухаживать за животными, а Быков отправился к графине.

Беспутный супруг Люси был дома, но после вчерашней пьянки отсыпался. Его благоверная побледнела, увидев, в каком состоянии Быков.

— Миледи! — выдохнул Ярослав. — Беда!

Кратко посвятив графиню в события последних часов, он опустился на стул совершенно без сил, а вот Люси, напротив, забурлила деятельной энергией.

Мигом собравшись, она объявила, что навестит лорда Холланда и обо всём разузнает. Приказав Мэри накормить гостей, графиня выпорхнула из дома.

Прошёл час томительного ожидания, и миледи вернулась. Узнав от нее последние новости, Быков побежал в конюшню.

— Вы что, совсем с ума посходили? — начал он страшным голосом. — Вы зачем этому придурку краски дали?

— Ну он же художник, — выдавил из себя Акимов.

— Мы и подумали… — пролепетал Шурик.

— Не знаю, каким местом вы думали, — грубо проговорил Яр, еле сдерживаясь, — но этот художник нарисовал портрет Олега и подписал в уголке: «Олегар де Монтиньи, корнет роты королевских мушкетёров, шпион кардинала Ришелье»! И выбросил свою писульку в окошко, не забыв упомянуть адрес Холланда. А какой-то босяк её подобрал и доставил графу лично в руки!

Пончик побледнел.

— И что теперь? — вопросил он сдавленно.

— Да ничего особенного. Олега заключили в Ньюгетскую тюрьму, а завтра повесят на «Тайбернском дереве»![89]

Камера была невелика, со всех сторон обжимая холодным, грубо отёсанным камнем. Бойница, пробитая в толстенной стене, была до того узка, что её не стали перегораживать решёткой, а в низкую дверцу, толстую, как в сейфе, бесполезно было стучать — глухой звук гас, не разносясь далеко.

Да и толку от этих стуков! Ну услышит тебя здешний вертухай и что? Безнадёга…

Олег уселся на деревянный топчан, прислонился спиной к каменной кладке и закрыл глаза.

— Бес-пер-спек-тивняк, — пробормотал он одно из любимых словечек Быкова-старшего.

Хотя почему? Это что, первая зона в его жизни? Он и в знаменитой Мамертинской тюрьме сиживал, и в застенки Октогона[90] его бросали, а давеча и Бастилию посетил. Ньюгетская тюряга в сравнении с ними — тьфу!

Сухов задумался. Оружия ему не оставили, конечно, но тут к стене ржавая цепь привинчена, можно расшатать да и вытащить. Всё ж какая-никакая, а железяка. Дашь врагу по кумполу, и будет тебе счастье.

Да нет, ерунда это. Перебить вооружённых охранников, когда те явятся за ним? Глупости. Нет, порезвиться, конечно, можно, да только на пути к свободе куча дверей и толпа стражи — и в коридоре, и во дворе, и у ворот. Всех не перебьёшь, умаешься.

Спору нет, сбежать отсюда можно, но на организацию побега нужно время, и немало, а у него сроки поджимают — завтра обещают вздёрнуть.

Если подумать, то лучшее место для молодецких забав — у самого эшафота. Главное, там стен нет, а стражники внезапно смертны.

Поток мыслей был разом прерван лязгом засова. Дверь отворилась, и в камеру вошли, сильно пригибаясь и удерживая шляпы, трое молодцев с пистолетами. Четвёртым протиснулся граф Холланд с горящим факелом в руке.

Поискав держак на стене, Генри сунул в него свой осветительный прибор и пристально посмотрел на Олега.

— Добрый вечер, граф, — сделал ему ручкой Сухов. — Хорошая сегодня погода, не правда ли?