— Конечно, — кивнул Гейр. — Ее зовут Адара.

— Я о ней слышал, — сказал Хафни. — Она славится своей мудростью и умением врачевать. А сколько у нее мужей?

— Только мой отец! — не без возмущения ответил Гейр.

— Не обижайся, — сказал Хафни. — Просто я пытался выдумать такие обычаи, которые были бы совсем не похожи на наши. А у великанов с этим как?

— У великанов, — несколько чопорно ответил Джералд, — тоже нельзя быть женатым на нескольких женщинах одновременно. Как у племени Гейра.

— Скучновато, — рассудил Хафни. — У нас даже у последнего бедняка не меньше двух жен. А мой отец — царь, и поэтому жен у него пять. И все равно я единственный сын. У меня семь сестер. Я понимаю, что Халла вам не очень-то понравилась, но видели бы вы шесть остальных…

Тут высокий дориг с лицом, похожим на узкий белый клин, высеченный из сознания собственной важности, перебил Хафни, схватив его за локоть:

— Послушай, мальчик, мне нужно сегодня же утром встретиться с твоим отцом!

Гейра просто потрясло то, с какой учтивостью Хафни избавился от незваного приставалы.

— Я постараюсь это устроить, — сказал он. — Однако возникли непредвиденные и неотложные обстоятельства, и мне нужно сначала провести к отцу этих гонцов.

Высокий дориг оглядел Гейра и Джералда с неописуемым презрением. Он отвернулся и сказал кому-то, прикрыв рот ладонью:

— Ну вот, теперь этот ребенок связался с великанами и лейлюдями. Хорошо бы, чтобы кто-нибудь сообщил об этом его бедному отцу.

Лицо у Хафни окаменело.

— О Силы! — проговорил он. — Ненавижу гада! Да я бы что угодно сделал, лишь бы он жил где-нибудь подальше!

И Гейр его понял. Высокий дориг чем-то очень напоминал тетю Касту.

Добравшись до конца этого зала, они оказались у просторной арки. Перед ней стояла шеренга доригов в серебряных доспехах — воинов здесь, внизу, Гейр с Джералдом видели впервые. И Гейр понял, что Бренда верно подметила — доспехи были совсем не такие, как костюмы Хафни и Халлы. На вид они были толще, плотнее и искусно отделаны под крупную рыбью чешую. Судя по лоснящимся лицам воинов, в доспехах им было так же жарко, как и Гейру.

— Пустите меня к отцу, пожалуйста, — попросил Гейр. — По важному делу.

— Тебе приказано войти, — ответил один из воинов. — Он уже знает.

Воины слегка расступились, чтобы Хафни, а за ним и Гейр с Джералдом смогли проскользнуть в комнату за аркой. «Интересно, а у доригов двери бывают?» — рокочущим шепотом спросил Джералд. И застыл как вкопанный, обнаружив, что уже стоит перед самим царем.

В комнате было шестеро мужчин в длинных одеяниях и золотых гривнах. Двое были величавы и седовласы. Остальные выглядели молодо. Дориги вообще выглядели или совсем молодыми, или очень старыми, без промежуточных стадий. Из молодых доригов трое, вероятно, были песнопевцы — судя по гривнам и по тому, как они, сдвинув головы, склонились над арфой. Струны у арфы были странные, белые, совсем как та струна на арфе Банота, которая никогда не рвалась. Четвертый из тех, кто выглядел молодо, сидел в низком кресле, а одна нога у него была в повязке и лежала на табурете. Молодой человек был в просторных голубых одеждах, и на плечи ему ниспадало облако волос цвета темного меда, и они бы его не узнали, если бы не повязка на ноге и не еле заметная розоватая припухлость под левой бровью. А вот он их узнал. Золотисто-карие глаза округлились, а лицо застыло, словно у статуи. Джералд весь покраснел, и становился все краснее и краснее, и в конце концов стал пунцовым, как Бренда, — до него постепенно дошло, что вчера днем он собственными руками прострелил ногу самому царю доригов.

— Что все это значит, Хафни? — спросил царь.

Его по-дориговски негромкий голос звучал спокойно и рассудительно, однако все сразу поняли, что царь вне себя от ярости. И едва он заговорил, Гейр понял, что напрашиваться сюда было безумием. Вероятно, в нем снова проснулся Дар, но и без всякого Дара было ясно, что царь никогда не простит ни Джералда, ни Гейра — за то, что это он позвал Джералда к луже, а тот поставил царя в дурацкое положение. Он наступил на царя, и царь потерял голову и три раза подряд превратился в рыбу, и Джералд это знал и видел. Гейр без всякого Дара понял, что царь в ярости именно из-за этого. Вот уж чего сам Гейр никогда бы не простил — это если бы его поставили в дурацкое положение.

Хафни тоже яснее ясного понял, что приводить сюда Гейра и Джералда было безумием. Самоуверенность его бесследно утекла, словно вода из проколотого пузыря, хотя он и пытался притвориться, будто она никуда не делась.

— Это гонцы, — заявил он. — Я привел их сюда, поскольку им есть что сказать.

— И как ты с ними познакомился? — спросил царь.

— Наверху, на земле, — с напускной беспечностью ответил Хафни.

— К несчастью для тебя, я точно знаю, где это произошло, — произнес царь. — Ты снова забрался в ров, да? — Отрицать этого Хафни не стал и даже не попытался. — Итак, ты завел знакомство с тварями наподобие великанов и лейлюдей, — заключил царь, — и имел наглость привести их сюда. Что ты имеешь сказать в свое оправдание?

Оправдываться Хафни было нечем. Вид у него стал жалкий. Джералд от смущения опустил голову. Гейр покосился на других мужчин, которые были в комнате, надеясь, что они вступятся за Хафни, но те глядели серьезно и потрясенно, словно бы считали, будто Хафни и вправду сделал что-то дурное. Гейр рискнул оказать Хафни медвежью услугу и подал голос:

— Мы попросили Хафни провести нас сюда, чтобы поговорить с вами.

Услуга действительно оказалась медвежьей. По выражению царского лица Гейр увидел, что должен был притвориться, будто не знает, как Хафни зовут.

— Правда? — спросил царь. — И он не распознал лазутчиков, столкнувшись с ними нос к носу?

— Мы не лазутчики! — хором возмутились Джералд и Гейр.

— Тихо, — велел царь. — Хафни, что ты им пообещал?

Хафни явно испугался.

— Привести их сюда.

— И все?

Лицо Хафни залила розовая краска.

— Послушай, — сказал он. — Я снял перед ними капюшон.

— Вижу, — холодно ответил царь, поднимая глаза на кудрявую голову Хафни. — Не могу себе представить, о чем ты при этом думал. — И вдруг ему словно бы стало невмоготу смотреть на Хафни. Он отвернулся. — Уходи, — велел он. — Убирайся.

Хафни весь сжался и едва ли не крадучись попятился к двери. Он не смотрел ни на Гейра, ни на Джералда, а им вовсе не хотелось смотреть на него. Сзади послышался его голос:

— Их нельзя трогать. Они пришли с миром.

— Убирайся! — приказал царь.

Его голос напомнил Гейру, как свистит в воздухе ремень Геста. Судя по тому, как скривился Джералд, он подумал примерно о том же. Они услышали, как удаляются легкие шаги Хафни. Тогда царь посмотрел на гонцов, и Гейр снова поразился, как это у него хватило безумия прийти сюда по доброй воле. Но за ответом далеко ходить не пришлось. Виной всему была гривна, которая, истекая тошнотворным холодом, свернулась у Гейра на груди.