— У вас есть ведь надежные друзья в журналистской среде Британии, не так ли, Дорн?

— Если вы имеете в виду обозревателя «Дейли Мейл» Майкла О’Брайна, то пожалуй…

— Я полагаю, — сказал Гизевиус, — что англо-германские экономические контакты могут спокойно проходить теперь и без вашего участия, гауптштурмфюрер. Тем более в них заинтересован главный управляющий Банка стран Центральной Европы Рейтер, и от имени англичан он весьма успешно ведет дело к передаче нам британских интересов на предприятиях Шкода, а также о возможности участия британского капитала в эксплуатации природных богатств Судет, после того как они станут гау рейха. Поэтому вы, Дорн, можете сейчас спокойно отдохнуть, заняться личными делами, которые, я полагаю, накопились в вашей фирме за то время, пока вы плодотворно трудились на благо рейха. Возможно, вам есть смысл пересмотреть клиентов своей фирмы и исключить из их числа такую одиозную для нынешней ситуации личность, как Форген. Поезжайте в Швецию, если вам нужно посмотреть, все ли там в порядке. А тем временем было бы крайне полезно, чтобы ваш друг О’Брайн как-то навел для вас мосты к знакомству пока с окружением Идена и Ванситарта, ну и потом, разумеется, с ними самими… Это дело не двух дней, Дорн, и даже не двух месяцев, отдаю себе в этом отчет.

— Когда я должен выехать? — настороженно спросил Дорн.

— Когда угодно. Хоть завтра.

«Что это, — думал Дорн, — переориентация всего курса в отношениях с Великобританией. Чемберлен вдруг перестал устраивать? Или это зондаж перспективы? Или вообще некие попытки сепаратных контактов?» — спрашивал себя Дорн, и близко не предполагая, что в тайнике генерала фон Вицлебена спрятан приказ об аресте и расстреле Гитлера. И что подписать этот приказ должны генералы Гарделер, фон Бек, адмирал Канарис и генерал Гизевиус. Преемником Гитлера заговорщики, которым покровительствовал из-за океана сам Аллен Даллес, видели либо генерала Гарделера, либо Рудольфа Гесса — кто окажется сговорчивее…

Дорн был почти счастлив: он опять уедет из Берлина, который давил и мучил его — аляповатостью уличных плакатов, глупостью бьющих в глаза лозунгов, потоком рассчитанных на оболванивание радиопередач. И главное — он сможет проводить Нину. Нет, в Бивер-хилле ее, конечно, уже не застать, но если завтра к вечеру успеть в Дюнкерк… Значит, из Берлина, пользуясь благожелательным напутствием Гизевиуса, он должен выехать сегодня вечером. О будущем грустно думать. Разлука, скорее всего, вечная. Но если Нина выйдет замуж — как ни страшна ему эта мысль, пусть ее мужем будет русский человек, хороший русский парень…

А пока нужно обязательно повидаться с фон Шелия…

Они встретились в курительной охотничьего ресторана у Бранденбургских ворот. Фон Шелия невозмутимо дымил гаванской сигарой. Дорн раскрыл портсигар, присел рядом с дипломатом — советником посольства рейха в Варшаве. Коробок спичек в руках Дорна оказался пуст, и он просяще улыбнулся соседу. Фон Шелия тут же поднес зажигалку, и Дорн сказал — чужие уши лишь отметили бы благодарность за услугу:

— Спасибо за все. — Дорн имел в виду переданные ему фон Шелией материалы переговоров польских и румынских генштабистов.

Когда остались вдвоем, Дорн торопливо сказал:

— Что это за слухи о походе на Украину? Что имеется в виду — Советская Украина или территории, принадлежащие Чехословакии, Польше и частично Румынии и Венгрии?

— Я вскоре буду вести переговоры по этому поводу. Речь идет о плане воссоединения Карпатской Руси с основной украинской территорией, принадлежащей Советскому Союзу. Лично я, я сам, буду вести переговоры с вице-директором политического департамента польского МИДа Кобылянским. Попытаюсь записать одну из наших бесед, надеюсь, итоговую, на пленку. Но как пленка окажется у вас?

Дорн на секунду задумался.

— Наверное, так… Если я сам не смогу попасть в Варшаву, к вам домой по телефону позвонит мужчина и тут же скажет, что ошибся номером. Вы тоже повесите трубку. В этот же день вам ровно в семнадцать ноль-ноль нужно будет посетить магазин мужской галантереи на Новом Свите. Мой человек сам подойдет к вам и спросит, не могли бы вы разменять пятьдесят злотых.

— И я должен буду разменять ему купюру? — спросил фон Шелия.

— Вы ответите: «Кажется, кроме марок, у меня есть и злотые». Потом разменяете как можно мельче, чтобы удобнее было среди купюр передать конверт. Пленка должна быть без бобины.

— Приметы этого человека.

— Пока я не знаю, кто направится к вам, — Дорн тут же подумал об О’Брайне. Почему бы ему не поехать в Варшаву, чтобы собрать материал для статьи примерно под таким заголовком: «Как авантюрист Бек хочет заставить поляков стать союзниками Гитлера»… Заголовок потом вполне можно отредактировать. С О’Брайном они увидятся уже послезавтра. Интересно, как журналист отреагирует на новость, что генерал Гизевиус ищет союзников буквально в стане противников? И как это объяснит? Может быть, ему что-то известно о переменах либо в курсе существующего кабинета, либо об изменении кабинета в целом?

В курительную опять зашли, Дорн погасил сигарету, поклонился фон Шелии и стремительно вышел. А фон Шелия, прежде чем уйти, дождется еще одного курильщика, заведет с ним легкую беседу, чтобы в случае необходимости кто-то мог подтвердить, что дипломат беседовал именно с ним, а вовсе не с гауптштурмфюрером СД.

Дорн поехал домой, на свою старую берлинскую квартиру, чтобы переодеться и собраться. Надо заглянуть и к хозяйке, опять заплатить ей вперед — хоть не мил Берлин, отказ от постоянной квартиры в столице рейха мог бы кое-кого насторожить.

Звонок в дверь был неожидан и неуместен: Дорн собирался в дорогу.

Это был капитан Редер. Лицо загорелое, обветренное.

— Фред Гейден сказал, что вы здесь. — Он добродушно улыбался. — Думаю, повидаться не лишнее, тем более я оттуда, из Аша. Позорное отступление перед превосходящими силами противника было камуфлировано словами о миролюбии фюрера, который раздумал начинать войну. Вот как! И почему считается, что армия состоит из сплошных узколобых ефрейторов? По образу и подобию?

— Я крайне рад вас видеть, капитан, — улыбался Дорн. — Но одну минуту. — Он вернулся в ванную комнату, выключил воду, загасил колонку. — «Может быть, — рассуждал на ходу, — я смогу обратиться за помощью к капитану, чтобы О’Брайну не крутиться с командировкой, в которую его еще могут и не отправить? А как мне поможет Редер? Через своих друзей — у него наверняка найдется кто-то, кто, вероятно, так или иначе поедет в Варшаву. Но дело в сроках, точных сроках, которые называет фон Шелия — вопрос должен проясниться не позже сентября. Почему бы не поговорить с Редером, действительно…» — Скажите, капитан, вы не знаете, никто не собирается в сентябре в Варшаву? Есть крайне важное дело.

— Фюреру туда еще рано, значит, я не соберусь, — усмехнулся Редер. — Но подумать можно… А что?

— А зачем мне вам объяснять, если у вас нет никаких конкретных предложений? Вот у меня есть — хотите перекусить?