– Ты уверена?

– Я воспроизвожу неповрежденные сохраненные данные, Наташа.

– Когда это произошло?

– Двадцать два месяца назад, Наташа.

Она откинулась на спинку стула.

Алекс Мэнор? Она должна была догадаться. Должна была предвидеть.

Признай это.

По крайней мере, признайся сама себе.

Последние два года ты следила за Алексом Мэнором.

Ты не рассказывала об этом никому: ни Коулсону, ни Тони, ни Кэпу, ни Брюсу. Ни даже Пеппер. Никому.

Почему?

Что интересного ты могла найти в мальчике-подростке из Монклер, Нью-Джерси?

Чем он тебя так взволновал?

Это было личное дело Наташи Романофф, дело, которое она вела в одиночку и которое даже сейчас не стало понятнее, чем было вначале.

Чем этот мальчик был важен для других – ив особенности для нее самой?

Это дело было настолько секретным, что Наташа даже нарушала протокол ЩИТа и редактировала собственные документы, если только могла достаточно долго находиться в этой стране, чтобы проверять их регулярно.

И она даже не знала, зачем все это.

Ты не знаешь, почему он тебя так беспокоит, но отпустить не можешь.

Должно быть, это как-то связано с Иваном, но ты понятия не имеешь, каким образом.

Ты ничего не знаешь.

Почему ты ничего не знаешь?

Почему?

Почему...

Наташа подняла взгляд.

– Значит, это и есть «Чистый лист», – медленно проговорила она. – Это я, да?

Виртуальная Наташа кивнула:

– Да, Наташа.

– Меня стерли? – с недоверием спросила настоящая Наташа.

– Да, Наташа. Это разговорное выражение означает процесс, в ходе которого нейромедиаторы в гиппокампе, миндалевидном и полосатом теле вашего головного мозга подвергаются электромагнитной реконфигурации, в результате чего ваш нейрогенез меняется.

– И Алекса тоже?

– Да, Наташа.

Настоящая Наташа была потрясена.

Меня стерли.

Меня.

Я потеряла часть себя.

И Алекс тоже.

Но почему?

Ее аватар выжидающе смотрел на нее.

– Вам еще необходима моя помощь, Наташа?

– Не знаю, – беспомощно отозвалась настоящая Наташа и отключила экран. – Позже мне еще придется поболтать с тобой.

Потому что я больше ничего не знаю, ничего.

Она сидела одна в темноте и думала, кто может знать.

ТОЛЬКО ДЛЯ ЩИТа

УРОВЕНЬ ДОПУСКА: «X»

СМЕРТЬ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ

ИСХ.: ЩИТ, ДЕЛО № 121А415

ОТВЕТСТВЕННЫЙ АГЕНТ (ОА): ФИЛЛИП КОУЛСОН

ПО ДЕЛУ: АГЕНТ НАТАША РОМАНОФФ, ОНА ЖЕ ЧЕРНАЯ ВДОВА,

ОНА ЖЕ НАТАША РОМАНОВА

РАСШИФРОВКА СТЕНОГРАММЫ: МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ,

СЛУШАНИЕ ПО ДЕЛУ О СМЕРТИ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ

ОБЯЗАННОСТЕЙ.

МО: Такое пережить нелегко, агент Романофф.

РОМАНОФФ: Уж мне ли не знать. В тот момент я знала лишь то, что Иваном Сомодоровым эта история не ограничивалась. Сначала Ава, теперь Алекс и, конечно, я сама. Все мы были как-то с этим связаны, а лично я была связана с ними обоими.

МО: И вы просто поверили в это? Что кто-то поджарил ваш мозг и, грубо говоря, сделал вам лоботомию? Лишь потому, что так сказал ваш клон? Пиратская копия Наташи Романофф, созданная Тони Старком?

РОМАНОФФ: Я нутром чувствовала, что так и было, сэр. Меня стерли. Я должна была догадаться раньше. Ведь я столько времени провела в «Красном отделе».

МО: Значит, с вами такое уже случалось? Когда? Каким образом?

РОМАНОФФ: Мне известно о двух случаях. Уверена, их было намного больше.

МО: Невероятно. Вы рассказываете какие-то сказки, агент.

РОМАНОФФ: Это еще не значит, что это неправда. Если бы так, я сидела бы без работы.

МО: Ах да. Единороги.

РОМАНОФФ: Все всегда сводится к единорогам.

ГЛАВА 24: АВА

ТОРГОВЫЙ ПОРТ У ЧЕРНОГО МОРЯ

– Верфь Одессы. Мы на месте. – Ава поднесла к глазам старое фото своей матери. На снимке ее мама стояла на фоне гофрированной металлической секции, а сбоку виднелось что-то похожее на верхнюю часть корабля. Рядом с кораблем была едва заметная табличка со свежей надписью «ВЕРФЬ ОДЕССЫ». – Наверное, это и есть доки.

– Думаешь, здесь мы найдем ответы? Узнаем, как разорвать связь? – Алекс заглянул ей через плечо и тоже посмотрел на фото, словно надеялся найти ответы в нем.

– Возможно. Ведь все началось здесь, верно? – Ава посмотрела на снимок, который изучала по пути из Москвы в Одессу, пытаясь вспомнить каждую черточку на лице своей матери. Но фотография была сделана очень давно, еще в те времена, когда эти доки – и семья Авы – переживали свои лучшие дни.

Обтянутой перчаткой рукой Алекс сквозь куртку сжал руку Авы.

– По крайней мере, здесь никто не пытается посадить нас под замок. Или стереть память. Мне и этого достаточно.

– Да, это прогресс, – согласилась Ава, поднося фото ближе к глазам.

Теперь в зимнем лунном свете она пыталась сравнить место на фото с судостроительной верфью. Доки не были похожи на доки с картинки и из Авиной памяти. Оттуда, где прятались Ава с Алексом – за пустыми нефтяными бочками, расставленными возле края воды, – было видно, как обветшал знак «ВЕРФЬ ОДЕССЫ» и все вокруг.

Ветхость коснулась не только таблички; кругом царила разруха – похоже, с тех пор, как Ава была здесь в последний раз, это место не видело ремонта. Костлявые бездомные кошки рыскали среди ржавчины, обломков и руин, а среди облаков в лунном свете мелькали птицы, похожие на стервятников. Почти все электрические лампочки по периметру забора включались и выключались, когда им вздумается. Даже снег казался грязным, а небо, такое же темное, как и покрытая сажей верфь под ним, предвещало очередную бурю.

Это место не для живых людей.

Только для таких призраков, кик я.

Ава старалась дышать глубже. Она чувствовала, как учащается пульс, как сердце в груди начинает колотиться быстрее. Усилием воли Ава попыталась унять дрожь в руке, чтобы фотография не тряслась.

Ведь это он, да? Тот самый склад с фотографии?