«Хорошо, пусть работает», — сказал Искандеров, среднего роста, с круглой маленькой головкой, в чёрном костюме и белой рубашке — чёрненький директор института, глядя не столько на меня, сколько на Марину Алексеевну. «Марина Алексеевна, — обратился он, тут же потеряв ко мне интерес, — нам надо сегодня в два часа быть в Госплане у Бобоева на совещании».

«Это наш печатный цех, — завела меня Цимлянская в большую комнату с печатными машинами. — Здесь печатаются наши информационные листки. Каждый из нас — и вы раз в месяц — должен издать такой листок с разными новинками производства, науки. Мы их рассылаем по предприятиям республики», — и она показала мне несколько листков, где в конце стояло: инженер Брух, инженер Черепов… Значит, и я войду в историю — обрадовался я, начну издаваться, печататься, писателем еще стану?! Здесь было несколько деревенских девушек, лет по 18, в чёрных халатах, и начальник цеха, деревенского вида мужик лет 45. Ни он и ни они меня не заинтересовали. «А это наши машинистки», — завела меня Марина Алексеевна в комнату с четырьмя печатными машинками, у которых сидели четыре женщины. Одна косая — Вера, лет 35, полная, маленькая, с видом вечной страдалицы; вторая по имени Мила, высокая худощавая брюнетка лет 19 с явным желанием, чтобы по ней страдали; третья маленькая, лет 22-х, болезненного вида, и четвёртая Валя — невысокого роста, но зато с высокой грудью, лет 25. «Они все замужние, — предупредила Цимлянская, — так что с ними вопрос решён», — засмеялась она. «Ну, Марина Алексеевна, вечно вы всё испортите! — упрекнула её „косая Вера“. — Вы зачем молодого парня от нас сразу отпугиваете и лишаете его и нас надежды!» — «Правда, правда — это наше с ним дело», — поддержали её, смеясь, другие машинистки. «Ладно, пойдёмте лучше отсюда, — сказала Марина Алексеевна, — от них потом не отобьёшься. Это наш редакционный отдел и его главный редактор — Семён Ефимович Резник!». Семён Ефимович протянул мне руку: «Резник», подтвердил он, и посмотрел на меня, как еврей смотрит на еврея: «и тебя угораздило». «А это наш корректор», — представил, в свою очередь, Резник лет 30-ти миниатюрную женщину с мечтательными глазами, но с гнилыми зубами. «Лена», — представилась она. «Здесь наша библиотека», — завела меня Марина Алексеевна в трёхкомнатное помещение со стеллажами книг и полноватой, с прыщеватым лицом, 35-летней библиотекарше в синем халате. «Лебер Нина», — представилась библиотекарша застенчиво. Ещё одна русская немка, которую, в отличие от Адольфа, с еврейкой не перепутал бы. «Ну, а сейчас пойдёмте в последний отдел наш — патентный. С его начальником вы уже познакомились». — «А, новатор, — улыбнулся уже примирительно Пшезмирский, — буду рад вас видеть в нашем отделе и сотрудничать, — отчеканил он. — Это мои коллеги: Нора Ибрагимовна», — указал он на полную азиатку, которая на Украине тоже могла бы иметь проблемы, и ещё на одну «пигалицу» лет пятидесяти. В кабинете Марины Алексеевны стоял ещё один пустой стол. «Здесь сидит мой заместитель и секретарь парторганизации: Кравчук Матвей Николаевич, — сказала она. — Он сейчас в отпуске, через неделю выйдет на работу». — «Без украинца, видать, не бывает в Средней Азии! — отметил про себя, я. — Они здесь для „разведения“ антисемитизма, наверное». — «А сейчас, я думаю, посмотрите бумаги вашего предшественника, что он делал, — посоветовала Марина Алексеевна. — Обедать можно в кафе», — показала она через окно на кафе «Зебуниссо».

«Приходи ко мне побыстрее, — позвонил мне брат, — мне овчарку предлагают взять!». Я знал любовь брата к животным, в особенности к собакам, и они его любили и подчинялись ему. «А где будем её держать?» — спросил я. «Во дворе, тогда и „не в „етим“ дело“ с ведром перестанет ходить мимо окон. Пойдём быстрее, здесь недалеко, — указал брат на маленький домик метрах в ста от прокуратуры. — Это овчарка, ей два года, чистокровная! Я уже посмотрел на нее — красивая, здоровая собака, а хозяин, дурак, её посадил на цепь, а сам переехал в новую квартиру в многоэтажном доме. Собаку с собой не взял — оставил её новым жильцам. Овчарка, естественно, их не подпускает к себе, они только её на расстоянии кормят, боятся к ней подойти! Она их уже всех покусала, они согласны её бесплатно отдать!» — взволнованно поведал брат эту волнительную, страшную и трогательную одновременно историю. «Бесплатно?! — поддержал я его восторг. — Такую собаку — бесплатно?! Вот дураки! Такая собака дорого же стоит!». — «В том то и дело! — воскликнул брат. — Бесплатно получить такую породистую собаку! Она очень добрая, я уже её кормил и даже гладил! Ласковая, на самом деле, собака! Я ей сейчас колбасы купил, и мы её покормим и заберём домой!» — подытожил брат, когда мы подошли к калитке домика. «Заходите, заходите!» — обрадовался и забеспокоился мужчина лет пятидесяти, увидев нас, и пригласил любезно в дом. Чувствовалось: он нас ждал, как скорую помощь или милицию — забрать преступника с его двора! На короткой цепи увидели огромную овчарку, которая громко, ожесточённо лаяла, так что пена из пасти шла! Она рвалась, как будто хотела с цепи сорваться! «Хорошая собака!» — согласился я, подойдя за братом осторожно к ней, и остановился в метрах двух-трёх, на всякий случай, от «ласковой», как я понял, собаки. Брат подошёл к ней, как будто это была болонка, и стал её кормить из рук колбасой. Собака ела, не сказав «не хочу». «Не бойся, — сказал мне брат, — подойди, видишь она очень миролюбивая», — и погладил собаку по голове. Я недоверчиво подошёл на расстоянии в один метр. «Видишь, она спокойная, не бойся, подойди совсем близко», — посоветовал мне брат, явно желая, чтобы и я подружился с доброй, ласковой собакой.

Я сделал ещё один шаг, второй, сердце забилось — и вот я уже совсем рядом с действительно ласковой собакой. «Вот сволочь хозяин! Как можно такую собаку бросить?!» — возмутился притворно я, довольный тем, что она меня еще не грызёт. «Он, сволочь, сказал, что она, якобы, его покусала!» — возмутился и брат. «Вот сволочь! — ещё больше и вновь притворно возмутился я. — Такая собака, и чтобы кусала! Это он просто, чтобы оправдать своё предательство!». — «Можешь тоже её покормить и погладить», — предложил брат. «Конечно, покормлю, такую собаку одно удовольствие покормить!» — и, взяв остаток колбасы, приблизился к собаке. Она жадно ела, но, как мне показалось, немного нервничала, больше, чем у брата. «Надо её успокоить, — произнёс я, — а то она, дура, боится! Хорошенькая, — как можно добрее произнёс я, возможно, немного фальшиво, но раз брат сказал, что она очень хорошая, то я тоже в это поверил. — Хорошенькая, — ещё раз произнёс я и протянул руку к доброй собачей головке, чтобы погладить бедную ласковую собаку. — Ой! Ой! Что это?! А-а-а-а-а! — моя рука у неё уже в „ласковой“ пасти, она уже грызёт мою руку. — А-а-а-а-а! — заорал я от боли. — А-а-а-а!» — и с трудом выдернув руку, отскочил от доброй собаки, а брату удалось её за цепь удержать, чтобы она не догнала мою руку и не догрызла её. Рука заметно кровила и болела. Увидев такую картину, хозяин собаки убежал в дом, но тут же выбежал и жалобно завыл, умоляя: «Возьмите, возьмите, очень прошу, я вам хорошо заплачу!». — «Выгодное дельце, — сказал я брату на обратном пути, — могли ещё и неплохо заработать денег, а не только как я заработал. Когда ты найдёшь ещё одну такую собаку, обязательно мне позвони! — попросил я брата. — А то я сидел на работе, скучал, мне чего-то не хватало, а сейчас уже всё есть! Есть у тебя в прокуратуре йод и бинт?» — спросил я его. «Да, пойдём, — сказал он виновато, еле сдерживая себя, чтобы не рассмеяться. — Всё равно возьму собаку!» — упрямо сказал брат, перевязав мне руку. «Конечно, обязательно, только мне позвони, один не ходи!» — попросил я его. «Ладно, — сказал он, — если серьёзно, то нужна собака, мы возьмём щенка, и я знаю где». — «Где?» — испугался я. «В зоопарке», — рассмеялся брат. «Щенка кого? Волка? Гиены? Собаки Динго?». — «Дога, помнишь, мы видели в клетке двух догов — самца и самку! Я договорился с сотрудниками зоопарка, через пару недель у них будут щенки, самка беременна, всего 30 рублей стоит щенок королевского дога! Помнишь: огромный, чёрный, с белой грудью?». — «Ну да, конечно, помню, нам надо что-нибудь посерьёзнее, эта оказалась слишком ласковой», — сказал осторожно я, пощупав распухшую кисть.