На мосту из белого мрамора Аль-Мустасим глянул на реку, текущую через город. Опустившись на камень, он увидел сотни тел, переплетенных, с разинутыми, как у рыб, ртами, уносимых прочь красной водой. Их страдания закончились, а халифу становилось все больнее, до тех пор пока он не решил, что сердце сейчас вырвется из груди.

Безутешный Аль-Мустасим так и стоял на мосту, когда село солнце. Китбуке пришлось растолкать его, чтобы вернуть в сознание. Халиф осоловело смотрел на монгольского военачальника. Слов он не понимал, зато жесты захватчика сомнений не вызывали: Китбука толкнул его вперед. Халифа вернули во дворец, где горели лампы. Аль-Мустасим мечтал только о смерти. О своем гареме и о детях он думать не отваживался. Запах крови усилился. Неожиданно халиф сложился пополам, и его вырвало. Аль-Мустасима погнали дальше, и он побрел, оставляя на мраморе грязные следы.

Хулагу сидел в главном зале и пил из золотого кубка. Прислуживали ему рабы халифа. Они побледнели, узнав своего господина.

– Я велел тебе сидеть во дворце, а ты ослушался. – Царевич покачал головой. – Сегодня я наведаюсь к тебе в гарем. Дверь в ту часть дворца, по слухам, называется Вратами удовольствия.

Аль-Мустасим ответил безучастным взглядом. Его жены и дети живы, и у него затеплилась надежда.

– Пожалуйста! – тихо взмолился он. – Пощадите их.

– Сколько у тебя женщин? – заинтересованно спросил Хулагу.

Его воины уже начали освобождать подвалы, укладывая бесценные сокровища штабелями. Помимо этого, главный дворец не тронули.

– Семьсот. Большинство беременные или уже с детьми, – ответил Аль-Мустасим.

Царевич задумался.

– Оставь себе сто женщин. Прочих отправим моим воинам. Они славно потрудились и заслуживают награды.

Свита Хулагу просияла, а сам он поднялся и с грохотом швырнул бокал на пол.

Царевич первым прошагал по залам, коридорам и наконец попал к запертой двери, за которой скрывались сады гарема. Он выжидающе глянул на Аль-Мустасима, но халиф давно не носил с собой ключ и не знал, где он. Хулагу жестом показал на дверь, и через мгновение его воины ее вышибли.

– Сто женщин, халиф. Это чересчур щедро, но сегодня я в великодушном настроении.

Аль-Мустасим стиснул зубы, подавив навернувшиеся слезы. Женщины закричали, увидев, кто проник к ним в тайный сад, но халиф их успокоил. Бедняжки выстроились в ряд и стояли, потупившись, пока довольный собой Хулагу осматривал их, как скотину. Он позволил Аль-Мустасиму выбрать сто рыдающих женщин, а остальных отправил своим воинам, которые встретили их восторженными криками. Дети жались к знакомым женщинам или ревели, когда матерей уводили прочь.

– Отличный выбор, – кивнул Хулагу Аль-Мустасиму. – Этих заберу себе, а вот дети мне не нужны.

На своем гортанном языке он отдал приказ стражникам, и те по одной поволокли женщин из сада, а детей, если мешались, сбивали с ног. Аль-Мустасим ужаснулся очередному обману, хотя отчасти ожидал его. Своим женам и детям халиф цитировал Коран. Смотреть на них он не мог, но каждому обещал место на небесах рядом с пророком и вечную любовь Аллаха.

Хулагу дождался, пока он закончит.

– Здесь больше никого нет. Толстяка повесьте.

– А детей, господин? – спросил один из стражников.

Хулагу взглянул на халифа.

– Я велел тебе сдаться, а ты не послушал, – напомни он. – Если бы послушал, я, возможно, помилосердствовал бы. Убейте детей, трупы повесьте. Я выжал из Багдада все соки. Ничего заслуживающего внимания не осталось.

* * *

Хубилай лежал на животе и беззвучно ругался. Он выслал дозорных искать серебро, заплатил куче осведомителей, а что сунский император наконец сподобится ответить, не подумал. Это ошибка, грубая ошибка, но как ни проклинай свою наивность, войско, расквартированное вокруг гуйянских приисков, не исчезнет. Тумены остались в двадцати с лишним милях к западу, а сам Хубилай прокрался сюда лишь с Он Чианом, новоиспеченным проводником, и двумя дозорными, чтобы подмечали подробности. Хубилай поморщился: прячась, он глядел за холмы на скопление людей и орудий. Это не охранный отряд, а целое войско с пушками, пиками, десятками тысяч вооруженных всадников и арбалетчиков. Такую силу врасплох не застанешь. Но в серебре, ради которого сюда пригнали войско, Хубилай нуждался отчаянно. Хотя даже в тот момент он думал, что императора волнует серебряная руда, а не монгольское вторжение. Он отказался бы от атаки, если бы не боязнь предстать неудачником в глазах Мункэ.

Прииск расположен в неглубокой долине, а это дополнительный плюс для атакующей стороны. Если подвезти пушки к краю долины, канониры будут стрелять сверху вниз, а сунцам придется отвечать снизу вверх. Против столь многочисленного соперника важно любое преимущество. Местность Хубилай изучал с тщательностью топографа, запоминая каждую мелочь, которую мог использовать. Он понял, что главную роль здесь сыграют пушки. Царевич еще не видел, как их используют в позиционном бою – по крайней мере, в светлое время суток. У сунских командиров наверняка больше опыта. Слухам вопреки, Хубилаю не верилось, что те получили высокое звание исключительно благодаря связям при дворе императора или по результатам экзаменов. Он вспомнил все, что читал о сунском боевом искусстве: еще больше цзиньцев они склонны вести бой соответственно четким правилам – удар, контрудар. До полного истребления сражались редко; чаще одна из сторон прекращала битву, добившись своего. Вот еще одно преимущество. Тумены Хубилая сражались, чтобы уничтожить, разбить врага, сломить его волю и стереть в порошок.

Царевич глянул на Он Чиана: проводник тоже прятался в высокой траве и так же внимательно смотрел на сунцев. Старик перехватил взгляд царевича и пожал плечами.

– Господин, помнится, мне обещали премию, когда я найду шахту, – проговорил он, нащупывая в кармане трубку. Хубилай схватил его за руку. Даже тоненькая струйка дыма выдаст их врагу.

– Мне нужно составить план битвы, о внезапно разбогатевший Он. Поговорим после, и я выдам тебе столько, сколько плачу квартирмейстеру.

Он Чиан снова глянул на огромный лагерь вокруг шахтерского города и пожевал губы, тоскуя по трубке.

– Премию лучше до битвы. Вдруг у вас что-то не получится. – Заметил, что Хубилай изменился в лице, и быстро добавил: – Нет, я уверен, что вы победите, но если расплатитесь со мной сейчас, я смогу двинуться в сторону дома.

Хубилай воздел глаза к небу.

Вместе с Он Чианом и дозорными он полз на животе, пока не убедился, что сунцы за ними не следят. За время рейда вражеских дозорных царевич не заметил, но что тому причиной – удачная позиция для наблюдения или то, что сунцы прячутся еще лучше них? Никаких регалий Хубилай не носил, дабы его не опознали. Привлекать к себе внимание ему точно не следовало.

Вернувшись к своим туменам, царевич хорошо заплатил Он Чиану – дал старику кошелек с серебром, такой толстый, что старик просиял. Часть монет он тотчас потратил – выкупил кобылу, на которой ездил с монголами, и не мешкая пустился в обратный путь, ни разу не оглянувшись. Хубилай смотрел ему вслед и улыбался. Серебро – выгодное вложение, если он захватит прииск, эти монеты окупятся.