с частично вспучившейся и облупившейся амальгамой зеркало, заменявшее стекло в двери комнаты. Когда-то эта дверь, несомненно, была застекленной: по замыслу архитекторов, проникавший через стекло дневной свет позволял жильцам экономить электричество. Той же цели служило и окошко, прорубленное под потолком санузла и выходившее прямехонько в кухню. Но прежние обитатели квартиры, похоже, решили, что зеркало в прихожей им нужнее, чем какая-то призрачная экономия электроэнергии, и внесли в гениальный замысел кое-какие изменения. Сиверов увидел в мутном стекле свой темный силуэт с лопатой наперевес, хмыкнул и вышел вон.

Он уже заканчивал свои раскопки, когда возле него остановился какой-то тип в замызганном бушлате с погонами старшего прапорщика, в зимней шапке с кокардой, но в тренировочных шароварах и кроссовках. Из ворота бушлата торчала голая жилистая шея цвета пережженного кирпича; в левой руке абориген держал дымящуюся сигарету без фильтра, а в правой — полиэтиленовый пакет, сквозь который отчетливо проступали округлые очертания трех бутылок.

— Что, браток, замело? — сочувственно поинтересовался старший прапорщик.

У него была обманчиво простецкая физиономия проныры и сплетника, и Глеб с некоторым трудом подавил желание пристрелить его на месте.

— Давно не выезжал, — ответил он лаконично, продолжая отбрасывать на обочину слежавшиеся комья.

— А что так?

— В госпитале лежал.

— По ранению?

— Аппендицит, — назвал Глеб самую обыденную и скучную из пришедших на ум причин, по которым человек его возраста мог угодить в госпиталь.

Прапорщик и впрямь поскучнел, но охоты поболтать явно не утратил. К счастью, Глеб уже покончил с работой и, не без труда подняв слегка примерзшую крышку багажника, швырнул туда кое-как очищенную от снега лопату.

— Извини, земляк, ехать надо, — сказал он, открывая водительскую дверь пожилого «форда». — Будь здоров.

— И ты не кашляй, — пожелал прапорщик и, поудобнее перехватив позвякивающий пакет, заторопился к видневшейся поодаль панельной девятиэтажке с остатками голубой кафельной плитки на потрескавшихся стенах.

Стартер несколько раз недовольно кулдыкнул, будто спросонья, и замолк. Глеб повторил попытку, сопроводив ее словами: «Ну, давай, милая, не капризничай!» Ласковое обращение, как всегда, помогло, двигатель ожил и заработал спокойно и ровно. Стрелки приборов, дрогнув, заняли положенные места; обмерзшие снаружи стекла сразу же начали запотевать изнутри, Глеб врубил вентилятор на полную мощность и, отыскав в бардачке пластмассовый скребок, вылез из машины.

Пока он отскребал лобовое стекло, двигатель успел в достаточной мере прогреться. Можно было ехать; Глеб включил передачу, плавно отпустил педаль сцепления, и машина тронулась, с громким скрежетом давя колесами комья смерзшегося снега.

Выбираясь из лабиринта внутридворовых проездов, он проехал мимо той самой голубой девятиэтажки. Давешний прапорщик уже нашел себе новую жертву: он стоял рядом с потрепанным командирским «уазиком», держа свой пакет в охапке, и оживленно болтал с каким-то крупным мужчиной в белом маскировочном балахоне и черной лыжной шапочке. За плечом у мужчины висела двустволка в брезентовом, усиленном кожаными вставками чехле; к борту «уазика» были прислонены короткие и широкие охотничьи лыжи с мягкими креплениями, а в руке он держал трех связанных за задние лапы мертвых зайцев. Старший прапорщик что-то сказал, кивнув в сторону проезжающего мимо Глеба, но удачливый охотник удостоил старенький «форд» лишь беглым взглядом. У него было круглое добродушное лицо старого служаки — такого же прапорщика, как его собеседник, или, в самом крайнем случае, майора интендантской службы.

На полпути к цели Глеб заметил броскую вывеску торгового центра, остановил машину и вошел. С четверть часа побродив среди увешанных пестрым тряпьем стеклянных перегородок, он без труда отыскал все необходимое. Продавщица, заметно обрадованная такой крупной покупкой, выбила чек и в ответ На просьбу Глеба разрешить ему еще разочек воспользоваться примерочной с такой готовностью кинулась отдергивать перед ним штору, словно горела желанием составить ему там компанию. Уже начав раздеваться, Сиверов спохватился и, высунув голову из-за занавески, попросил добавить к счету стоимость полиэтиленового пакета. Пакета у продавщицы не оказалось, но она сбегала за ним в соседнюю палатку. Когда Глеб, переодевшись и сложив свои старые вещи в пакет, вышел из примерочной, продавщица с преувеличенным восторгом всплеснула руками:

— Ну, вы прямо олигарх!

— Будущий, — скромно поправил ее Глеб.

На самом-то деле он хорошо знал цену вещам, в которые был одет, и очень надеялся, что человек, которого он собрался навестить, тоже ее знает.

На улице он бросил пакет в багажник, по соседству с лопатой, и сел за руль. Настало время поближе познакомиться с человеком по кличке Зяма.

Глава 13

Василий Николаевич Зимин, в кругу старых знакомых до сих пор охотно откликавшийся на кличку Зяма, сидел в своем просторном, заново отделанном кабинете и курил тонкую длинную сигару, время от времени обмакивая ее кончик в стакан с виски. Василий Николаевич был грузен, лыс как колено и одет в просторный светлый костюм свободного покроя. Под пиджаком была черная шелковая рубашка с расстегнутым до середины груди воротом, в вырезе которого виднелась золотая цепь толщиной в палец. На лице Василия Николаевича, ставшем заметно шире и рыхлее с тех пор, как он в последний раз выходил на разборку, застыло выражение ностальгической грусти. Зимин смотрел телевизор, по которому опять передавали репортаж о нелепой смерти мэра Губарева — Губы, с которым Василию Николаевичу случалось и выпивать, и ходить по бабам, и бить друг дружке морды, и даже ломать кости во время разборок. Те времена остались в далеком прошлом; сферы влияния были давным-давно поделены, точки расставлены, и бывшие противники сошлись на том, что худой мир лучше доброй ссоры. Зяма не копал под Губу, а Губа, сидя в кресле мэра, не чинил Зяме препятствий в бизнесе — наоборот, помогал, оказывал содействие в тех случаях, когда это было для него не слишком обременительно.

Впрочем, отражавшаяся на лице господина Зимина грусть являлась лишь оболочкой, в которую были упакованы иные, куда менее благопристойные, но зато более глубокие и конструктивные размышления и чувства. Бизнесмен Зимин был крупнейшим в автономии лесозаготовителем и полностью контролировал эту основную отрасль местной экономики. С новопреставленным Губой у него был налажен тесный деловой контакт, а как оно получится с новым мэром, Зяма не знал, поскольку даже не мог представить, кто теперь займет вакантное место. Это раньше, когда должность главы городской администрации была выборной, на процесс можно было как-то влиять, а теперь… Теперь все зависит от этого козла, так называемого президента так называемой республики: кого он назначит, тот и сядет в освободившееся кресло. А то и вовсе пришлют какого-нибудь клоуна из Москвы — молодого, деловитого, наглого. Одно слово