– Это подойдет, пока я не подыщу что-нибудь другое?

– Да, конечно.

Он избегал встречаться с ней глазами.

– Вы, должно быть, очень устали, – предположил он.

– Весьма.

– Тогда я вас покидаю, – сообщил Фердинанд. – Я вернусь завтра, чтобы посмотреть, как вы устроились. Осмелюсь пообещать, что остальные ваши вещи из «Соснового бора» прибудут в ближайшие несколько дней. Вчера я отправил туда записку.

Он собирался оставить ее из уважения к ее усталости после двух дней пути. Виола не ожидала этого. Как все просто. Может быть, сегодня она видит его в последний раз, прежде чем придет черед обдумать свое положение.

Но она не желала проводить надвигавшуюся ночь в одиночестве. Все произошло слишком быстро. У нее не было возможности закалить свою волю и свыкнуться со своим положением. Возможно, завтра она подготовится к этому, но сегодня ночью…

Она пересекла комнату и коснулась кончиками пальцев его груди. Фердинанд не пошевелился, когда она улыбнулась ему и выгнула тело так, что коснулась его своими бедрами.

– Я действительно устала, – сказала она, – и готова лечь в постель, а вы?

Его лицо вспыхнуло.

– Не делайте этого, – сказал он хмурясь, – не делайте этого, слышите? Если бы я захотел провести время с чертовой шлюхой, я пошел бы в бордель. Я не хочу Лилиан Тэлбот. Я хочу вас. Я хочу Виолу Торнхилл.

Она совершенно бессознательно украсила свое другое "я", поняла Виола, отчаянно стремясь оградить себя от боли.

Как странно, подумала она, даже пугающе странно, что Лилиан Тэлбот отталкивала его, и именно Виола Торнхилл манила к близости. Именно Виолу он хотел видеть своей любовницей. Она отошла от него. Без привычной маски Виола чувствовала себя беззащитной.

– Давайте по крайней мере будем честны друг с другом, – предложил Фердинанд. – Разве обязательно между нами должны быть искусственные трюки и какие-то игры только потому, что мы хотим быть вместе? Полагаю, было до обидного очевидно, что вы моя первая женщина. Тогда дайте же мне возможность быть первым мужчиной Виолы Торнхилл. Давайте создадим в наших взаимоотношениях душевный комфорт, помимо удовольствия. А может быть, даже дружбу. Как вы полагаете, это возможно?

Но Виола только покачала головой, а непролитые слезы комом встали у нее в горле.

– Не знаю, – прошептала она.

– Меня не интересует Лилиан Тэлбот, – повторил Фердинанд. – Она только заставит меня постоянно чувствовать свою неловкость. Я хочу только вас и никого больше, хотите верьте, хотите нет.

Настало время открыть правду, время сказать ему, что раньше в карете она обманула его, вынудив согласиться на окончание взаимоотношений без предварительного уведомления. Сообщить, что она намеревалась воспользоваться свободой уже на следующее утро.

Виола снова приникла к нему и спрятала лицо у него на груди.

– Ах, Фердинанд… – Вот и все, что она смогла вымолвить.

Он попал в затруднительное положение. Инстинкт подсказывал ему выбраться из воды, так чтобы можно было встать на берегу и рассматривать ситуацию с безопасного расстояния. Если бы он вернулся в свои апартаменты в Лондоне, он смог бы разобраться во всем, что с ним происходит. Еще не поздно. Он мог бы переодеться и пойти в клуб для джентльменов, например, в «Уайте», встретить там друзей, узнать, какие развлечения предоставляет Лондон на этот вечер, и посетить одно или два. Жизнь вновь станет знакомой и уютной.

Неужели все мужчины поначалу испытывали такие чувства к своим любовницам? Их души стремились к единению, уюту, миру? К любви? Многие ли мужчины так страдают от иллюзии, что женщина – их другая половина?

Он действительно был наивен, если испытывал подобные чувства. Но Фердинанд твердо знал, что все случившееся между ним и Виолой несколько вечеров назад на берегу реки в «Сосновом бору» только подтвердило все, что он знал о себе большую часть жизни. Он скорее останется холостым на всю жизнь, чем будет просто совокупляться.

Он обнял Виолу и поцеловал в губы, когда она подняла лицо ему навстречу.

– Вы хотите, чтобы я остался? – спросил он и тут же приложил палец к ее губам. – Вы должны быть честны. Я никогда не заставлю вас лечь со мной в постель, если вы этого не захотите.

Ее губы изогнулись под его предостерегающим пальцем.

– А что, если я никогда этого не захочу?

– Тогда мне придется искать другой выход, – сказал он, – но вы больше не вернетесь к своей прежней жизни.

Я этого не допущу.

Ее улыбка могла принадлежать только Виоле, а не другой женщине, что он с радостью и отметил. И в ней был оттенок грусти.

– А вам самому есть что сказать по этому поводу?

– Конечно, есть, – отозвался он. – Вы – моя женщина.

Не любовница – женщина. Фердинанд говорил, не обдумывая своих слов, но знал, что говорит правду. Он принял ответственность за нее. У него не было никаких официальных обязательств перед ней и никакого права требовать от нее послушания. Тем не менее она была его женщиной.

– Останьтесь со мной, – взмолилась Виола. – Я не хочу быть одна сегодня ночью. И я хочу вас.

Он почти сказал ей, что она может доверять ему. Хотя большую часть своей жизни Фердинанд не доверял никому, кроме себя, зная, что даже ближайшие и дорогие ему люди могли предать его, превратить твердую почву под ногами в зыбучие пески. Он доверял только себе и ни разу в жизни не сделал того, что счел бы позорным и бесчестным. Виола тоже могла доверять ему. Но как он мог выразить все словами и не показаться глупым, хвастливым мальчишкой? Он должен убедить ее, вот и все. Только время ему поможет.

Между тем Виола сказала, что хочет его. И, Бог свидетель, он тоже хотел ее. Весь день Фердинанд ощущал ее в крови словно лихорадку. Как и вчера, когда он помчался вдогонку за ней.

Он заключил ее в объятия и жадно поцеловал. Виола обняла его и так же горячо поцеловала в ответ. Неожиданно Фердинанд вспомнил, что еще полчаса назад она сидела в его карете.

– Идите в гардеробную и чувствуйте себя как дома, – сказал он. – Возвращайтесь минут через десять.

Она улыбнулась ему.

– Спасибо.

Когда пятнадцать минут спустя она вернулась, Фердинанд сидел на краю постели, откинув покрывало. Он разделся до бриджей для верховой езды. На ней была ночная рубашка, возможно, та самая, в которую она была одета в ту ночь, когда он разбил вазу. Рубашка была белая и укрывала ее от шеи до запястий и щиколоток. Ее волосы были распущены и расчесаны, и блестели, словно медь. Они спускались ниже спины. Даже если бы она вышла к нему нагой, она не была бы более желанной. Или если бы одна-единственная свеча освещала красное убранство комнаты, которое Фердинанд ожидал найти в этой спальне.